– Позвони Ройзману и пошли за ним машину, пусть приедет немедленно!
С того самого момента, когда в квартире Ройзмана зазвонил телефон, и жена Сима сказала ему, что его срочно вызывает Лядов, Ефим Моисеевич вел себя так, будто с его семьей и с ним лично происходила катастрофа, и он ничем не мог помочь ни своей Симе, ни двум дочерям, Бэлочке и Розочке.
Директор историко-краеведческого музея и ответсекретарь созданного Лядовым общественного дворянского собрания вылетел из подъезда своей хрущевской пятиэтажки так, будто его вытолкали взашей. И замер, ошеломленный, перед угольночерным, посверкивающим как глыба антрацита на солнце, огромным джипом. Опасаясь прикоснуться к его дверце, Ройзман начал тянуть время, достал из кармана галстук и сунул в него голову, как в петлю. Водитель открыл ему дверцу, насмешливо наблюдая, как этот человечек неловко влезает в необъятное чрево салона.
Из джипа Ройзман вывалился также неловко, засеменил к офису Лядова, по коридору и вовсе побежал мелкими шажками. Секретарша указала ему глазами на дверь, мол, ладно уж, входи, коли позвали, чудо в перьях! Ройзман вошел в кабинет, двигаясь, будто по тонкому льду. Увидев самого Лядова собственной персоной, воссиял, поспешил к нему, поднимая на ходу руку для рукопожатия. Лядов властным жестом пресек этот всплеск подобострастного восторга – молча указал пальцем на стул напротив себя, и в размышлении – как построить разговор – принялся изучающе разглядывать большого специалиста по платному восстановлению родословных сиятельных особ. Обозрев затасканную одежонку Ройзмана и его лицо, на котором было написано, что этот, как его, Ефим Моисеевич, готов броситься ради него на любую амбразуру, Лядов решил начать с гонорара. Достал из ящика и протянул ему купюру в пятьсот евро.
– Чего ты ходишь как… – Лядов брезгливо поморщился. – На вот, оденься поприличнее, ты теперь со мной работаешь, к тебе серьезные люди пойдут, надо соответствовать! – Лядов показал на себя, одетого немыслимо шикарно для директора краеведческого музея.
– Извините, Матвей Алексеевич, не успел надеть парадное, – соврал Ефим Моисеевич и сделал неуловимо стремительное движение кистью руки – Лядов подивился сноровке, с которой Ройзман смахнул со стола купюру, сунул её во внутренний карман пиджака и опять уставился на Лядова, всем своим видом спрашивая: «чего изволите?»
– Ладно, это мелочи. Есть тема… – Лядов подал Ройзману лист бумаги, бросил перед ним на стол ручку. – Пиши… Новиков, Зарембо, Моисеенко. Написал?
Ройзман кивнул, почтительно вернул ручку, склонив голову на бок, оценивающе посмотрел поверх очков на фамилии.