– Молодец, паря, – возвращаясь в свою зону, бородач хлопнул меня по плечу. – Но не расслабляйся, сейчас решающее очко.
Стрелок, держа мяч под мышкой, несся вперед, и я оказался на его пути. Мы врезались друг в друга, покатились по утрамбованному снегу, вцепившись в мяч. Игроки обеих команд бросились на подмогу. Смрадное дыханье и запах пота резали ноздри, кто-то тянул меня за ногу, но я не отпускал мяч. От подбадривающих криков звенело в ушах…
Вдруг резкая боль пронзила руку. Держащий мяч стрелок вцепился в нее зубами. Разве это по правилам? Я заорал и, изловчившись, ударил его в пах. Нет правил – значит, нет! Мяч очутился в моих руках! Напрягшись, я выкарабкался из кучи людских тел и понесся к линии. На пути остался только один игрок. Я сделал вид, что побегу вправо, а сам побежал влево, – не разгадав маневра, стрелок сел на пятую точку, матерясь, на чем свет стоит.
– Есть!
Я положил мяч за линию и, не оглядываясь, пошел прочь с площадки. Игра окончена – я выиграл.
– Эй, скажи хоть, как тебя звать? – окликнули сзади.
– Ахмат, – обернувшись, бросил я.
По шушуканью и удивленным возгласам нетрудно было догадаться, что эти ребята поняли – они играли со спасителем отца Никодима.
Потную спину начал щупать мороз. Я собирался обойти Вторую Базу, но теперь мне хотелось домой. До-мой! Как здорово звучит.
В депо прибыл состав. Интересно получилось: выходил из дома, поезд отправлялся, возвращаюсь: прибывает. Из вагон-бараков друг за дружкой выскакивали стрелки и выстраивались в неровную цепочку. Ухо выхватывало:
– Я в него жахнул, подхожу, а он, прикинь, еще шевелится. Во, думаю, живучий. Присмотрелся, а этот дикарь на грудь сковородку приладил.
– Троих ликвидировал, за это мне конунг пайку удвоил.
– Классная соска! Я ее в развалинах нашел и там же поимел.
Показался конунг и все разговоры стихли. Это был невысокий коренастый мужик с неровным лысым черепом; на куртке, чуть повыше локтя, нашивка – серпик луны. Он начал орать на стрелков сорванным голосом.
Спина моя, кажется, обледенела. Пора домой…
Подлезши под вагон, я перебрался на другую сторону. Крики лысого конунга стали тише.
Перед моей квартирой, радуя глаз, высилась дровяная горка. Молодцы, дроворубы, постарались. Приятно пахло деревом. Один из немногих приятных запахов, все еще доступный человеку. Почему-то вспомнился запах Марининых волос: кажется, в нем было что-то древесное. Как она там, в Пустоши?
На душе заскреблась тоска. Один, совсем один. Не с кем перекинуться словом…
Я отворил дверь квартиры и в изумлении замер на пороге. Кого угодно ожидал увидеть у себя в гостях, но только не отца Никодима!