Выставка была прекрасно продумана, вот только Стефанель не покидала мысль о том, что надо было её проводить на каком-нибудь диком пляже, где тусуются хиппи за пределами Франции. Может, в Испании, может, на маленьком острове, куда бы приехали лишь те, кто понимает. Художница наблюдала за пафосной публикой, праздно разгуливающей между её картинами, и читала в их глазах пустоту. Да, среди них были, безусловно, ценители искусства, и многие из них имели у себя в гостиной парочку дорогих копий Моне и Ренуара, но искусство Стефанель было для тех, кто мог чувствовать, отключив ум, забыв знания и закрыв глаза. Вместо этого дамы с собачками обсуждали великолепный голый торс мужчины на пастбище, а пенсионеры-эстеты говорили о некой новизне и свежести стиля, о котором они не имели ни малейшего представления. Художница никогда не давала интервью и не рассказывала о сути своего искусства, она хотела, чтобы зрители его сами почувствовали и рассказали о своих впечатлениях. Каждый должен был увидеть что-то своё, что станет частью общей совокупности мнений, сформированных в некое единство представлений о человеке и его окружении.
– Стефанель, скажите, человек посреди машин и небоскрёбов – это идея потерянности людей и оторванности от своих корней?
– Вы именно так чувствуете?
– Я не знаю, я хочу узнать, что вы имели в виду.
– Как вас зовут?
– Жозе.
– Жозе, давайте вместе подойдём к картине и посмотрим.
Стефанель вместе с Жозе приблизились к урбанистическому пейзажу, их тут же окружила толпа интересующихся тайным смыслом полотен.
Жозе, посмотрите внимательно, постарайтесь ни о чём не думать, а просто воспринимать и чувствовать, – тихим и мягким голосом, почти шепотом, сказала Стефанель. – Теперь закройте глаза и просто чувствуйте. Именно сейчас перед вами откроется смысл картины, верный именно для вас. Открывайте глаза, когда будете готовы.
Публика замерла в ожидании. Несколько ценителей высокого искусства со смыслом закрыли глаза и погрузились в свои чувства, следуя указаниям автора. Над выставкой воцарилось молчание на несколько мгновений – только музыка, только океан.
Жозе чувствовал себя крайне неловко в данной ситуации, ощущая на себе ответственность раскрыть тайный смысл необыкновенной живописи зрителям. В то же время он понимал, что вряд ли на это способен и уже ожидал грядущего позора. Следовать указаниям Стефанель не удалось из-за нарастающего волнения, при котором ум обязательно начинает цепляться за известные публике образы, спасая себя. Так вот, занимаясь спасением себя от позора, Жозе с закрытыми глазами старался придумать легенду поинтересней.