– По крайней мере вы пополнили мое образование по части дамского туалета, как верхнего, так и нижнего, – кротко заметил Хартгейм.
– Бросьте! Пари держу, у вас десяток любовниц, и вы всех их раздеваете.
– У меня только одна, и, как подобает хорошей любовнице, она ждет меня в неглиже.
– Слушайте, а мы ведь, кажется, никогда еще не обсуждали ваших сексуальных дел? До чего завлекательно! Какая же у вас любовница?
– Безмозглая белобрысая болтливая сорокалетняя бочка.
Джастина остановилась как вкопанная.
– Вы меня дурачите, – медленно сказала она. – Не представляю вас рядом с такой женщиной.
– Почему же?
– Для этого у вас слишком хороший вкус.
– Chacun a son gout[20], моя дорогая. Я и сам отнюдь не красавец, неужели, по-вашему, я способен настолько очаровать молодую и красивую женщину, чтобы она стала моей любовницей? Да с чего вы взяли?
– Вполне способны! – сердито возразила Джастина. – И еще как!
– Это что же, деньгами?
– Да при чем тут ваши деньги! Вы просто дразните меня, вечно вы меня дразните! Лион Мёрлинг Хартгейм, вы прекрасно знаете, сколько в вас обаяния, не то вы бы не разгуливали в сетчатых рубашках с золотыми медальонами на груди. Внешность – еще далеко не все, а если б было и все, я бы тоже призадумалась.
– Ваше участие во мне очень трогательно, herzchen.
– Почему с вами у меня всегда такое чувство, будто мне за вами не угнаться? – Джастина уже остыла; теперь она стояла и неуверенно смотрела на Лиона. – Вы же говорили не всерьез, правда?
– А как по-вашему?
– Нет! Вы не тщеславны, но сами прекрасно знаете, какой вы обаятельный.
– Знаю ли, нет ли – не важно. А вот что вы находите меня обаятельным, это важно.
«Конечно, нахожу, – чуть было не ответила она. – Совсем недавно я попыталась прикинуть, каков бы ты был в роли моего любовника, но решила, что ничего из этого не получится, ты мне нужнее как друг». Если бы он дал ей это сказать, то пришел бы, пожалуй, к выводу, что его время еще не настало, и действовал бы иначе. Но она не успела вымолвить ни слова – он уже схватил ее в объятия и осыпает поцелуями. На добрых шестьдесят секунд она обмерла, беспомощная, ошарашенная, одержимая одним – найти в себе силы, устоять под этим неистовым, бешеным порывом. Его губы… да это чудо! А волосы, буйные, густые, тоже – сама жизнь, зарыться в них пальцами – наслаждение! Потом он сжал ее щеки ладонями, с улыбкой заглянул в глаза.
– Я тебя люблю.
Джастина ухватилась за его запястья, но не так легко и нежно, как прежде с Дэном, а вцепилась ногтями, чуть не до крови. Отступила на шаг, другой. Стояла и с силой терла губы о сгиб локтя, глаза огромные, испуганные, грудь тяжело вздымается.