Страшная дрожь сотрясла недвижно затихшее в ожидании тело. Губы Дэна шевельнулись, прошептали имя Божие, силились улыбнуться. Потом зрачки расширились, навсегда изгнав из этих глаз синеву. Два англичанина выбрались наконец на берег, уложили на песок плачущих женщин и стояли, отыскивая глазами Дэна. Но безмятежная густая синева бескрайних вод была пустынна; играючи набегала на берег мелкая волна и вновь отступала. Дэн исчез.
Кто-то вспомнил, что неподалеку есть американский военный аэродром, и побежал за помощью. Меньше чем через полчаса после исчезновения Дэна оттуда поднялся вертолет и, яростно ввинчиваясь в воздух, пошел колесить все ширящимися кругами дальше и дальше от берега, искал. Никто не думал что-либо увидеть. Утопленники обычно погружаются на дно и не всплывают по нескольку дней. Миновал час; а потом за пятнадцать миль от берега с воздуха заметили Дэна, он мирно покачивался на груди водной пучины, руки раскинуты, лицо обращено к небу. В первую минуту подумали, что он жив, весело закричали, но когда машина опустилась так низко, что вода под ней вскипела шипящей пеной, стало ясно – он мертв. С вертолета по радио передали координаты, туда помчался катер и три часа спустя возвратился.
Весть разнеслась по округе. Критяне любили смотреть на него, когда он проходил мимо, любили застенчиво обменяться с ним несколькими словами. Любили его, хоть и не знали. И вот они сходятся на берег, женщины все в черном, будто взъерошенные птицы, мужчины по старинке в мешковатых штанах, ворот белой рубахи расстегнут, рукава засучены. Стоят кучками, молчат, ждут.
Причалил катер, плотный сержант соскочил на песок, обернулся и принял на руки закутанное в одеяло неподвижное тело. Отошел на несколько шагов от воды и вдвоем с помощником уложил свою ношу на песок. Края одеяла распались; громкий шепот прокатился по толпе критян. Они теснились ближе, прижимали к обветренным губам нательные кресты, женщины приглушенно, без слов, голосили, то был протяжный полувздох, полустон, почти напев – горестная земная песнь многотерпеливой женской скорби.
Около пяти; солнце, клонясь к закату, наполовину скрылось за хмурым утесом, но в свете его еще видны темная кучка людей на берегу и недвижное тело, что вытянулось на песке – золотистая кожа, сомкнутые веки, длинные ресницы слиплись стрелами от засохшей соли, на посинелых губах слабая улыбка. Появились носилки, и все вместе критские крестьяне и американские солдаты понесли Дэна прочь.
Афины бурлили, бунтующая толпа опрокинула всякий порядок, но полковник американской авиации, держа в руках австралийский паспорт Дэна в синей обложке, по радио все же связался со своим начальством. Как все подобные документы, паспорт ничего не говорил о Дэне. В графе «профессия» значилось просто «студент», а в конце среди ближайших родственников названа была Джастина и указан ее лондонский адрес. Полковника мало заботила степень родства с точки зрения закона, но Лондон куда ближе к Риму, чем Дрохеда. Никто не открыл оставленный в крохотном номере гостиницы квадратный черный чемоданчик, где лежали сутана и все остальное, что свидетельствовало о духовном звании Дэна; вместе с другим чемоданом и этот ждал указаний – куда следует переправить вещи покойного.