Я медленно пошел вниз к мосткам по едва видной в траве тропинке. Некогда тщательно постриженный газон превратился в неухоженный, заросший луг. Потребовалось всего на несколько недель забыть о газонокосилке, чтобы природа свела на нет человеческие старания. То же самое можно было видеть и во дворе, где трава и сорняки уже пробивались сквозь недавно еще чистый гравий. Бакка дышала запустением и безнадежностью. Старый дом остался без ухода, краска чешуей сползала со стен. Сорняки на дорожках и зарастающие газоны. Андерса не стало — и жизнь ушла отсюда. Кто унаследует все это?
Я пролез через ветви кустов, почти сросшихся над дорожкой к мосткам. Они были из дерева, сколоченные из длинных, широких досок, которые кое-где уже опасно прогнулись. Вода здесь, у берега под высокими ольхами, была темнее и, казалось, грозила несчастьем. Она абсолютно не располагала к купанию. Я посмотрел в сторону дома, но не увидел его за плотной зеленью. Темно-зеленые кустарники вдоль берега были с человеческий рост, и, что бы ни случилось здесь с Андерсом, этого нельзя было увидеть от дома.
Длинная и узкая бело-голубая лодка была привязана в конце мостков ржавой цепью, конец которой был в воде между лодкой и мостками. Несколько весел лежали в лодке, а деревянный черпак плавал в скопившейся в ней воде. «Течь или дождь», — подумал я. Но кому теперь придет в голову вычерпывать эту воду? Интересно, это та же самая лодка, на которой мы с Андерсом рыбачили много лет назад?
Возле уха назойливо жужжал комар. Я хлопнул ладонью по щеке и почувствовал, что убил его. Но появились новые, и я медленно пошел обратно.
На мостках у самого берега я остановился и посмотрел в сторону озера. Там вдали спал на воде лебедь. Неподвижный, как белый сторож. «Северный свет», — подумал я. Нереальный, белесый ностальгический свет, отображенный на полотнах художников конца века, северный свет в наших душах. Не потому ли нас так чарует лето?
У самых мостков кусты почти срослись. Торчащие во все стороны ветви поднимались выше моей головы к ночному небу, нависали над узкой дорожкой, превращая ее в тропинку опасных джунглей. В листве зашелестела какая-то птица, на другой стороне озера залаяла собака, в высоких густых кронах деревьев зашумел ветер. На лицо упали первые капли дождя.
Тут Андерс прошел по дорожке, вышел на мостки, разделся. Аккуратно, тщательно сложил одежду, потом вошел в черную воду. Так ли все было? Стоять тут голым в рое агрессивного комарья, чтобы потом еще окунуться в темную, холодную озерную воду? Или кто-то заставил Андерса спуститься к мосткам и поплыть к неминуемой смерти?