— Точно так, — рьяно кивнул Гербер.
— По мне, так все это слишком сложно. Впрочем, меня не интересует, как вы там выкручиваетесь, это ваше дело. Главное, чтобы ничто не могло выдать меня и мою организацию. Это основное. И, как вы понимаете, только это меня и волнует.
— Само собой разумеется. Ваша доля идет на счет в Айлендс-Кэйман, как обычно. Абсолютно никаких обратных следов нет.
— Отлично. Совершенно не хотел бы связываться со всеми этими бухгалтерскими хитростями в Нью-Джерси. За вами наверняка приглядывает налоговое управление, а начни оно рыться в ваших бумагах, может случиться что угодно. Никаких бумаг, никаких записей — вот мое правило. А если кто начинает очень уж раздражать, то он должен исчезнуть. Зарубите себе на носу! Единственное, что неизменно: никаких бумаг, никакой болтовни.
— Я запомню. — Вольфганг Гербер утвердительно кивнул. — Никаких бумаг, а если кто начинает докучать, то должен исчезнуть.
— Только маленький совет. — Энрико Мортелла посмотрел на него, тонко улыбнулся. — Если уж кому придется исчезнуть, так он должен действительно исчезнуть. Без следов, без осложнений. А если невозможно организовать таким образом, то подходить нужно тонко и с тактом. Без жестокостей — вроде пальбы и бомб в автомобиле. Теперь это не модно. Нет, мой дорогой Гербер, здесь нужна деликатность. Никто не должен ничего заметить, даже сама жертва. Иначе полиция начнет нос совать, а нам это совершенно не нужно. Или как? — И он снова улыбнулся.
Вольфганг Гербер глядел на него, как кролик на удава. Несмотря на летний зной, его пробирал озноб.
«Эрнст Эммануэль Хуман» — так было выбито большими, заметными буквами на нетесанном граните. «Доктор теологии, пробст в приходе Вибю». Ниже шло мамино имя, она умерла позднее. А в самом низу можно было прочесть буквы помельче: «Но превыше всего — любовь». В газон у надгробия была воткнута табличка на металлическом стержне: «Под присмотром церковного совета». Раньше могила была огорожена — здесь был четырехугольник разровненного гравия с большими камнями по углам, между которыми висели обрамлявшие могилу железные цепи. Словно в приступе демократии, по которой констатировалось равенство и равноправие всех и каждого напоследок, перед лицом смерти, дополнительные украшения с могил на маленьком кладбище были убраны. Вполне вероятно, что сыграли свою роль и профессиональные требования. Без сомнения, работникам куда проще и удобнее разъезжать между рядами надгробий и крестов по темно-зеленым газонам на маленьком тракторе для стрижки травы, чем сидеть на корточках и выпалывать сорняки вручную.