— Так далеко мы еще не зашли, — улыбнулась она. — Хотя мы на правильном пути. Но, во всяком случае, у нее есть клиенты, которые хотели бы поместить капиталы в искусство, не привлекая к себе внимания. И нередко Элисабет связывается со мной и интересуется, есть ли у меня что-нибудь стоящее. Бывает и наоборот, у кого-то из ее клиентов есть что-либо на продажу, а я могу помочь.
— Это означает, что у вас есть доступ к большим капиталам, — сказал я и пригубил виски.
— Что вы хотите этим сказать?
— Что вам можно доверять. И что те произведения искусства, в продаже которых вы посредничаете, — о’кей.
— В каком смысле о’кей?
— Ну, что они, к примеру, не краденые. Или не являются подделками.
Она протянула руку к бутылке и плеснула в стакан немного виски, бросив туда несколько кубиков льда.
— Совершенно верно. Вас ведь это тоже касается, не так ли? В нашей сфере Кто не честен, тот мертв. Финита.
— Кстати, — сказал я и посмотрел на нее. — Кстати об искусстве и смерти. Вы не знали Леонардо Пичи?
— Почему я должна его знать?
— Не знаю. Но он тоже был антикваром. Он утонул. Точно так же, как Андерс.
— Наверное, он был неосторожен.
И она улыбнулась своей прохладной, неуловимой улыбкой, как на картине времен ренессанса, эпохи не только культурного Возрождения, но и отравлений ядами и интриг. Времен Макиавелли и Лукреции Борджиа.
Трещина на потолке начиналась под основанием лампы, затем змеилась через белый потолок, как река на пути к дальнему морю. Я долго изучал ее лежа в широкой кровати, следя за изгибами на белом поле, пустом, как карта Антарктики.
Я думал о вчерашней встрече с женщиной из сновидения Андерса; из сна, который, возможно, был куда реальнее, чем он хотел его представить. Однако она все отрицала, решительно отвергала.
— Но это же смешно, — рассмеялась она тогда. — Я не имею ни малейшего понятия о том, что снилось Андерсу; а если я и появлялась в его сновидениях, то помимо своей воли, не правда ли?
Я вынужден был с ней согласиться.
— И ни в каких темных домах поздно ночью я тоже не была.
— Только один вопрос, и я оставлю вас в покое. Почему вы меня так испугались?
— А что в этом непонятного? Если вас преследуют, гонятся за вами, кто тут не испугается. Кроме того, если вы женщина, а на дворе ночь. Я же не могла знать, что это окажется славный и кроткий антиквар из Стокгольма, знакомый с Элисабет Лундман.
Она была совершенно права, размышлял я, лежа в кровати. Человек пугается, когда чувствует, что его преследуют. Хотя это, насчет славного и кроткого антиквара, мне не понравилось. Неужели я произвожу именно такое впечатление на молоденьких женщин? Неужели они думают, что я славный и кроткий? Ну да ладно, стерплю. Но на ум пришли новые вопросы, не нашедшие ответа. Например, роль Элисабет. Или Леонардо Пичи. У меня было чувство, что Анна Сансовино знает о нем больше, чем сказала. Мне нужно будет вернуться в этот маленький дворец у канала и снова с ней поговорить. После того как она узнала, что я не так опасен, как она поначалу думала, с ней, вероятно, будет легче разговаривать. Может быть, она наведет меня на контрабанду кокаина в Стокгольм? Спросить — денег не платить.