– Ну, что стоишь, собака? Говори, за чем пожаловал? – довольно миролюбиво спросил Государь, дожёвывая мягкую и сочную кабанью плоть.
– Да вот, Твоё Величество, указ готов насчёт завтрашней казни, подписать треба, руку, значить, твою самодержавную приложить, – грозный, безжалостный глава опричников, вселяющий страх и ужас в души мирных подданных Московского Царя, трепеща и переминаясь с ноги на ногу, стоял теперь пред Государем как нашкодивший щенок и теребил в трясущихся руках большой и плотный бумажный лист. – Всё уж готово к празднику-то – и плаха, и палач, и энти, как их там, преступники – изменщики твоей милости. Только вот подписи твоёй нет. Ты уж соизволь, Государь-надёжа.
– Да? Ну, давай сюда, – нахмурил брови Иоанн. – И что, все сознались?
– Сознались, Государь, сознались. Все сознались. И даже те, которые…, – затараторил Малюта Скуратов, несколько успокоившись и расслабившись, но почему-то осёкся на полуслове и прикусил язык.
Иоанн, казалось, не заметил этого, внимательно вчитываясь в текст документа.
– И покаялись?
– Покаялись, покаялись, Государь-надёжа. Все… почти что…
– Водку будешь? – неожиданно спросил Царь, отрываясь от текста и впиваясь хитрым прищуром цепких глаз прямо в глаза Малюты. Тот снова весь напрягся и отвёл взгляд в пол. – Анисовая! Знатная, чистая! Наша, рассейская, нигде более такой не сыщешь! Эх! Скоро такой не будет. Скоро вообще ничего не будет, одна только химия и суррогаты.
– Ну, я не знаю…, – пролепетал опричник, совсем уж сконфузившись.
– Садись, собака, не побаивайся, не укушу, – Царь, добродушно улыбаясь во весь свой беззубый рот, взял штоф и налил себе и Малюте два полных серебряных стакана. – На, пей.
– Да я, вроде, не хочу… да и не время ещё… – мямлил нерешительно тот.
– Садись, сучий потрох! – Иоанн, гневно округлив выпученные глаза, ударил тяжёлым кулаком по столу, отчего расставленная на нём посуда подпрыгнула и виновато зазвенела. – Не в кабаке, чай! Царь приглашает!
Малюта в одно мгновение оказался на стуле со стаканом в руке.
Глаза Иоанна вновь сузились хитрым прищуром, а рот расплылся до ушей в добродушной улыбке, обнажая несколько уцелевших в неравной схватке с жизнью зубов.
– Боисся? Правильно, собака, бойся, авось и выживешь, – Царь поднял свой стакан, чокнулся с Малютой, – За любовь! – и залпом отправил чистый как слеза алкоголь в рот.
– Б-р-р-у-а-х! Хороша злодейка! – Иоанн явно повеселел от растекающегося по жилам тепла. Его глаза сияли мутным блеском, а растянувшиеся от уха до уха губы выражали полное умиротворение и благостность. – Хороша, а? Хороша?