– Что сука …? Зачем сука …? Я это … не-е-е …, – мямлил вспотевший мытарь, нервозно ища что-то под слюнявчиком. – Не, не сука! Я грю СКУКА! Скука стоять-то тут … Вам …. Проезжайте, проезжайте, чего уж… муж заждался небось …
Он достал, наконец, из-под зелёного слюнявчика огромный, дрожащий, плотно сжатый кулак и поднёс его к ужасной розовой блондинке. Длань, дрожа, зависла в воздухе над раскрытой розовой сумочкой и разжалась всей своей растопыркой. В сумочку хлынул неиссякаемый поток купонов – всё что удалось настричь за день тяжким праведным трудом. Круглая, рыхлая, лоснящаяся от пота физиономия опричника расплылась в сладчайшей улыбке, как бы говоря: «Ну, когда же ты уберёшься отсюда, сучка ты крашена?»
Сумочка захлопнулась и скрылась в бездонной утробе Порше. Тот взвыл мотором и умчался, быстро обращаясь маленькой светящейся точкой в чёрной пустоте московского проспекта перед самым носом огненной реки столичной пробки.
– Козёл. Только так с вами и нужно. Недоумок. И где вас только находят? Выращивают в инкубаторах что ли, специально, умышленно ещё с детства лишая хоть какого-то намёка на присутствие мозгов? Бараны. Стадо тупорылых, ненасытных баранов под руководством таких же тупых, безмозглых, бездушных, только ещё более алчных. Да и мы ничем не лучше, раз позволяем ЭТИМ иметь нас. Страна баранов. Господи! Куда же подевался великий народ русский? Почему кругом одни безмозглые, безвольные пни? Как долго всё это ещё терпеть?
Так ворчала хозяйка Кайена, мчась по пустынному московскому проспекту, прочь от случайно зашедшего в замешательство Шрека. Он так и стоял на том же месте и в том же образе жирной зелёной гусеницы с разжатой растопыркой и почёсывал полосатой палкой затылок. Не то чтобы он пытался обдумать и сообразить, как, каким образом с ним могла приключиться такая оказия. Ведь нельзя же, в конце концов, посчитать думаньем процесс почёсывания агрегата для хранения фуражки. Вообще такими словами как думать, соображать, мыслить жирный властелин дорог отродясь не пользовался. Он не знал, не предполагал даже, что во все времена, начиная с глубокой древности, самые непотребные отбросы человеческого общества всегда кучковались в группы, весьма, между прочим, многочисленные. А из всего обширного перечня разумной деятельности они предпочитали выбирать для себя те занятия, в которых можно было самым наилучшим образом проявить все наиболее мерзкие и скотские свойства их гнилой натуры. Ну, как ему было понять, что некогда мытари и опричники, затем чекисты и энкавэдэшники, а ныне вся братия эрэфских чиновников от гибэдэдэйцев до САМОГО – суть одно и то же, а именно всеми ненавидимая и презираемая, позорная каста неприкасаемых. Он не знал, не мог знать в силу своей убогости, что во все времена, а ныне в особенности, простое общение, добровольное, а не вынужденное, с представителем этой касты накладывает несмываемое, позорное клеймо причастности к духовной проказе, от которой всякий хоть сколько-нибудь уважающий себя человек вынужден шарахаться как от чумы.