XXXIV. Реки, текущие вспять
Реки не умеют течь вспять. Это против их природы, их предназначения, их задачи. Они созданы для того, чтобы, собирая из всех, даже самых отдалённых краёв, и аккумулируя в себе воды небесные и земные, препроводить их, соединяя воедино разнонаправленные потоки, в могучую, необъятную стихию океана, для которой на земле нет силы, способной покорить или хотя бы как-то урезонить последнюю. Широкие, полноводные, степенные, равно как и юркие, говорливые, бурные они оживляют всё на пути следования, чудесно превращая мёртвый материал спрессованной космической пыли в обиталище души, красоты и смысла. И в этом их суть. В этом их сверхзадача, их цель.
Сейчас юноше-русину из далёкого малозначительного местечка в Прикарпатье, знающему, как ему думалось, и свою цель, и сверхзадачу, и смысл жизни, казалось, что некогда спокойная и тягучая, а ныне бурная река его судьбы потекла не туда – в сторону, противоположную направлению, предначертанному Самим Богом. Начался трудный путь эмиграции. Монастырская братия, откатываясь под натиском войны на запад, прочь от России, оказалась сначала в Братиславе, потом в Германии, а когда бушующая красная волна накрыла и её, то в Швейцарии. Не отставал и Василий.
Война всем поломала жизнь, у многих и вовсе отняла. И самое страшное, поистине ужасное в этой стихии человеческого противостояния было то, что два великих народа, две великие культуры – русская и германская, оказались принесёнными в жертву больному самомнению двух монстров, двух чудовищ с их неуёмными аппетитами. Один из них неизбежно должен был одолеть, пожрать другого – такова суть зла, пожирающего само себя. И красный дьявол слопал коричневого. Но цена той Пирровой победы до сей поры отражается на потомках, и не только в России, но и во всей Европе, во всём мире. В России больнее всего. И не потому только, что вероломство и бесчеловечность коричневого оставили глубокий, не зарастающий рубец, но в большей мере потому, что какая-то больная, противоестественная любовь и поклонение красному породили и продолжают порождать всё новых и новых чудовищ. Любовь сама по себе плодотворна, но любовь к мерзости плодовита как терние.
Реки не текут вспять. Они лишь, огибая непреодолимые препятствия, образуют излучины и меандры[66], часто весьма значительно отклоняясь от маршрута следования, но неизменно продвигаясь, так или иначе, к изначально назначенной свыше цели. Потоки вод, как и судьбы людей, часто расходятся, растекаются в разные стороны, отдаляясь друг от друга, чтобы рано или поздно, набрав силы и полноты, соединиться вновь на финишном отрезке жизненного марафона. Так и пути человеческие. Пересекаются, соединяются, объединяются в притягательной силе любви. Потом вдруг расходятся часто помимо своей воли, но разделённые всё же живут, дышат, наполняются смыслом, силой, значением, и уже полноводные, состоявшиеся пересекаются вновь. С любовью ли? Легко любить, когда ты ещё мал и зависим. Трудно, сто крат тяжелее, когда за время разлуки ты вырос и стал почти вровень с некогда любимым. Это малозначительное ПОЧТИ становится неожиданно камнем преткновения, силой, способной разъединить вновь, разбить когда-то целое, даже убить.