Владыко, я Вам уже написал прошлый раз: Вы имеете право действовать, как господин, в своей епархии, но вне своей епархии Вы не имеете права ни с кем договариваться. Вам никто этого права не давал. Соборным решением было, если случайно кто-то встречается с епископом Московской Патриархии, то не надо отчуждаться, можно поговорить о чем-то, но на такие последовательные, намеренные заявления Вы, Владыко, права не имеете.
На основании этого, Владыко, я должен прибегнуть к следующему наказанию: От сего дня, Вы больше не член Синода. Ваше дело будет обсуждаться на Синоде и Вы имеете право быть только на том заседании, которое касается Вашего личного дела.
К сожалению, как это не есть прискорбно, но я вынужден реагировать, потому что это вносит колоссальный соблазн среди всего нашего духовенства, как Германского, так и всего Европейского. Священники почему-то молчали, ничего мне не говорили и Вы тоже меня об этом не извещали.
Еще раз повторяю, с личным глубоким сожалением и огорчением, что Вы меня принудили к этому строгому мероприятию.
Вашего Преосвященства, искренний доброжелатель
+ Митрополит Виталий
Старый митрополит давно уже перестал отличать сны от яви. Нет, он не был сумасшедшим или маразматиком, или вышедшим из ума склеротиком. Но чем дольше он жил, чем больше думал о жизни, вспоминая, прокручивая в сознании как ленту в кинематографе факты своей и не только своей биографии, чем красочнее и жизненнее вырисовывались его сновидения, тем более призрачной становилась грань между ними и реальностью. Порой он и сам не мог дать себе утвердительные ответы на вопросы где, когда и при каких обстоятельствах ему удалось стать очевидцем иного события, происходящего в расплывчатом промежутке где-то между «ещё не» и «уже не». Поэтому, как только память представила сознанию почти реальные мысленные оттиски этих писем, так откуда-то из-за массивного дубового книжного шкафа митрополичьей кельи в Джорданвилле вышел невысокий, худой, а при маленьком росте так даже щуплый старик с архиерейской панагией[79] на груди и прямиком, без каких-либо приветствий направился к постели Владыки. С первого взгляда показалось, что он чувствовал себя неуверенно, как-то даже осторожно, нервно озираясь по сторонам, как бы ища место в пространстве, куда бы определить своё суетливое тело. Но это только на первый взгляд, только показалось, потому что через мгновение он уверенным шагом пересёк просторную келью, выбрал мягкое удобное кресло в её глубине и, пододвинув его поближе к ложу болящего митрополита, решительно сел. Заговорил он не сразу, а какое-то время цепким взглядом осматривал помещение, будто оценивая его на предмет приватности и даже секретности предполагаемого разговора. А оценив, и придя, видимо, в удовлетворённое состояние, начал с лёгким, но весьма ощутимым германским акцентом.