Кап…
Кап…
Холодная струйка воды стремительно сбежала по шее.
Кап…
Тупая боль разливалась в груди.
Кап…
Перед глазами было серое размытое пятно, постепенно темнеющее, вбирающее сочность осенней ночи. Где-то рядом на фоне неторопливой дождевой капели ухнул филин.
Кап…
Прелый запах слежавшихся листьев наполнял тьму.
Пальцы ощутили холод мокрой податливой земли.
Кап…
Ненависть вспыхнула внутри ослепительным шаром.
Ненависть.
Он перевернулся на спину и увидел далеко вверху сходящиеся кроны деревьев. В правую руку больно вонзилась ветка.
Он сел, стряхивая с себя землю и листья.
Вокруг был лес, темнота и холод. Капель ночного дождя и шепот сонных деревьев.
Осень и одиночество.
Голова гудела словно колокол. Боль, пульсируя, переливалась от виска к виску. Он, поморщившись, провел по лицу, покрытому грязью и спекшейся кровью. Волосы оказались жесткими и слипшимися.
Меня били. Долго и мучительно больно. Нет, поправился он тут же. Убивали. Так, чтобы насмерть, насовсем. Меня убили, похоронили в холодном лесу, присыпав землей и завалив листьями. Кто? За что?
Вопросы позже.
Он со страхом ощупал мокрую рубашку и джинсы. Остаться калекой в осеннем лесу было самым страшным. После… Возвращения…
Цел, облегченно подумал он, оглядываясь по сторонам и натыкаясь вокруг только на темнеющие деревья. Жив. А ненависть скоро даст ответы на все вопросы…
1
Рев пожарной сирены плыл над клубами пара.
Кругом суетились. Сосредоточенные пожарные разматывали уходящие в черное марево шланги, милиция разгоняла толпу зевак, а сотрудники лаборатории в перепачканных сажей халатах вытаскивали уцелевшее оборудование. Тополева видно не было, но его голос, моментами срывающийся на фальцет, соревновался в громкости с сиреной. Петровский огляделся, с холодным сожалением прикидывая потери.
Лабораторный корпус сгорел практически дотла. Два этажа сложнейших коммуникаций, звукоизоляционных материалов, следящего и регистрирующего оборудования. Остались лишь стены с потрескавшейся от температуры штукатуркой, перекосившиеся рамы и кое-где просевшая крыша. Мощный вычислительный комплекс, размещенный на первом этаже и стоивший астрономическую сумму, умер вместе со зданием, так, толком, и не вступив в строй.
— Ты что, обалдел?! — заорал Тополев где-то в глубине смешавшихся клубов дыма и пара. — Куда ставишь, олух?!
Что-то грохнуло и покатилось по асфальту, металлически позвякивая.
Петровский пошел на голос.
Тополев предстал перед ним весь измазанный сажей, потный, постоянно прихлебывающий из бутылки с водой. Он прыгал рядом с кучей уцелевших компьютеров, каких-то проводов, шлангов, грязных мониторов и видно было, как его распирает от желания сделать то единственно важное, главное, что, конечно же, никто другой сделать не может. Он даже не говорил, нет. Антон кричал громко, нервно и зло.
