Что еще означает вся наша работа для Бога – работа на полях, в саду, в городе, в доме, на войне или в правительстве, – если это не просто задания для детей, через которые Он хочет дать нам свои дары на полях, в доме И во всех прочих местах? Это маски Божьи, Он желает делать все вещи, спрятавшись за ними[70].
Говоря о стихе 3 псалма 147, Лютер далее задает вопрос: каким образом Бог «утверждает в пределах твоих мир»? Через добрых соседей, отвечает он, которые честны и прямы в повседневных вещах и участвуют в гражданской жизни[71]. Как он считает, это относится даже к сексуальным отношениям в браке. Бог мог бы дать нам детей непосредственно.
«Он мог бы давать нам детей без участия мужчины и женщины. Но Он не желает этого делать. Вместо этого Он соединяет мужчину и женщину, так что кажется, будто это дело мужчины и женщины, но Он делает это под прикрытием таких масок»[72].
«Бог доит коров через трудовое призвание доярок». Мартин Лютер
Теперь мы понимаем, что имеет в виду Лютер, говоря о таком призвании от Бога. К «маскам», под прикрытием которых Бог заботится о нас, относятся не только самые скромные работы, например труд пахаря или землекопа, но и важнейшие общественные роли и задачи, такие как голосование, участие в работе общественных институтов, роль отца или матери. Все это призвания от Бога, все эти вещи позволяют осуществлять дело Божье в мире и распределять Божьи дары среди нас. Даже самая незаметная крестьянка осуществляет Божье призвание. Как говорил Лютер в одной проповеди, «Бог доит коров через трудовое призвание доярок»[73].
Призвание к труду и Евангелие
Вклад Лютера в понимание нашего предмета не ограничивается его замечательной идеей о том, что всякая работа есть призвание от Бога. Доктрина оправдания только верой – скала, на которой стоит протестантская Реформация, – еще глубже влияет на христианское понимание работы. Прежнее средневековое представление (о том, что светская работа не имеет значения, тогда как религиозные труды занимают почетное место) отчасти основывалось на неверном представлении о самом спасении. «Во дни Лютера, – пишет Ли Харди, – было принято думать, что монахи, взявшие на себя монашеские обеты и подчинившиеся жестким правилам общей жизни, могли тем самым заслужить особое расположение Бога и потому надежно обеспечить себе вечное спасение»[74]. Лютер же понимал, что подобное образцовое соблюдение религиозных обрядов и преданное служение не освобождают его от той реальности, что его жизнь не соответствовала той праведности, которой требовал Бог. Затем, изучая Писание, он сделал свое знаменитое открытие: оправдание дается по благодати через веру во Христа независимо от добрых дел. Он мучительно стремился постичь смысл выражения «правда Божья», потому что, «хотя я вел безупречную монашескую жизнь, я чувствовал себя грешником перед Богом и совесть моя была крайне обеспокоена. Я не мог поверить в то, что он удовлетворен моей безупречностью [в религиозных делах]… Я приходил в ярость, потому что моя совесть была мучительной и беспокойной». Он начал размышлять о стихах 16–17 главы 1 Послания к Римлянам, где Павел говорит, что спасение и правда Божья – «верою». Лютер продолжает: