Генерал Зигмаль слушал Баранникова› с явным любопытством, не замечая, как доктор Гросс посматривает на него с откровенным злорадством.
— Но вы сами сказали, что война — жестокая штука.
Да и как нам не быть жестокими, если мы все время наталкиваемся на происшествия вроде того, что случилось теперь на вашем заводе?
— Я имею в виду слепую жестокость и в слепоте своей — тотальную, — спокойно уточнил Баранников.
— Вы верите в победу Германии? — , неожиданно спросил Зигмаль.
Баранников на мгновение замялся, будто он не сразу решается сказать то, что хочет:
— Я верю в победу мира над войной, а от мира, какой бы он ни был, выиграют все народы.
— Вы, я вижу, не инженер, а дипломат, — усмехнулся генерал Зигмаль.
— Просто было время, лежа на нарах в бараке и в пещере, подумать обо всем этом на голодный желудок.
Генерал Зигмаль рассмеялся:
— Ну, видите, значит, уже полезно то, что вы пережили? Интересно, разделяют ли эти взгляды ваши коллеги? — Генерал посмотрел на инженеров.
Встал Шарль Борсак.
— Я лично целиком разделяю мысли русского коллеги и так же, как он, хочу честно служить немецкому народу.
— Я тоже, — вставая, сказал Гаек.
Генерал посмотрел на Магурского, который сидел с опущенной головой.
— А у Польши, как всегда, особое мнение? — спросил он.
Магурский медленно поднялся:
— Мое мнение, в общем, сходится с мнением моих коллег. Но, понимаете, у меня в Варшаве остались жена и дети. Почему же мне не дано право написать им, что я жив, работаю и, когда наступит мир, вернусь домой?
Магурский сел.
Генерал подумал о чем-то и обратился к Гроссу:
— У меня все.
Гросс вышел из угла кабинета, где он сидел все это время, и, приблизившись к столу, сказал:
— Я тоже хотел поговорить о последнем неприятном событии, но многое из того, что я хотел сказать, уже выявилось во время вашего разговора с генералом. Мне остается только просить вас, чтобы вы работали так же хорошо, как до сих пор, чтобы ни у кого не создавалось впе чатления, будто наш завод укомплектован одними саботажниками. Вы свободны.
Инженеры вышли.
— Ну, что вы думаете, генерал, об этих людях? — осторожно спросил Гросс.
Генерал приподнял плечи и сказал задумчиво:
— Умные, хитрые бестии, однако верить им хочется.
— Право же, — осмелел Гросс, — на человеческое отношение человек всегда отзывчив.
— У меня есть одна идея, — помолчав, сказал генерал Зигмаль. — Кажется, можно будет проверить, действительно ли они хотят добра Германии. Но я обдумаю это.
Инженеры возвращались на завод. Шарль Борсак на ходу крепко пожал руку Баранникову.
— Если бы я был президентом Франции, я бы тебе за этот разговор дал орден.