Ночи напролет он стонал. Гримм достал из административной амбулатории лекарство, но оно не принесло облегчения.
Конечно, все подбадривали Магурского, говорили о скором конце войны, когда Магурский сможет уехать домой и серьезно подлечиться. Он слушал товарищей с грустной улыбкой — он отлично знал: до конца войны ему не дотянуть.
Однажды утром, когда инженеры шли на завод, Магурский вдруг засмеялся и сказал:
— А я их всех перехитрил. Они хотели меня убить, а я возьму и умру сам. Руки коротки, сволочи!
И он умер. Шел по своей штольне с чертежом в руках и упал… Когда Шарль Борсак подбежал к нему, он уже похолодел.
В этот же день связной, посланный Отто, передал Демке для инженеров краткое сообщение: «Англичане и американцы начали новое большое наступление для нас, очевидно, решающее. Будем вдвойне храбры и осмотрительны».
Поздно вечером, придя с завода, инженеры по нескольку раз перечитывали эту записку.
— Все же поторопился Ян со своей хитростью, — угрюмо сказал Гаек.
— Надо будет написать в Варшаву, когда вырвемся, — сказал Шарль Борсак.
— Я бы сказал: если вырвемся… — задумчиво произнес Баранников.
Последнее время Баранников с возрастающей тревогой думал о том, что неизбежно настанет день, когда гитлеровцы решат окончательно разделаться с заключенными.
Этот день неумолимо надвигается с фронтом. Надо к нему готовиться и объединять силы. Вот и Отто в записке снова напоминает об этом. Баранников знал, что подпольщики, действующие в пещерах, готовят восстание.
Борсак немного удивленно посмотрел на Баранникова:
— Дело идет к концу, Сергей, и теперь каждый прожитый день — еще один шанс на жизнь и свободу.
— Шанс, по-моему, одинаковый и на смерть, — жестко сказал Баранников.
— Да, у меня тоже мало оптимизма, — сказал Гаек. — Ведь все мы для них — свидетели обвинения, и, конечно, самый лучший выход — нас убить.
— Они просто физически уже не смогут истребить такое количество людей! — горячо воскликнул Борсак.
Баранников попросил Гаека, жившего в одной комнате с Магурским, собрать и припрятать все, что от него осталось.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Демка:
— Можно?
— Входи. — Баранников посадил Демку рядом с собой на койку.
— Сегодня приходил ко мне мой гестаповец, — начал рассказывать Демка, — но слушать меня не захотел. Спросил только, не собираются ли инженеры бежать. Я сказал ему, что вроде нет, но пообещал разнюхать получше. А он рассмеялся и говорит: «Не надо. Я больше к тебе ходить не буду. Нет больше в этом надобности!» И снова рассмеялся.
— Симптом очень плохой, — подумав, сказал Баранников.