Через две недели работы в гробнице Тутанхамона были продолжены. Вскоре археологи обнаружили потайную дверь, ведущая в сокровищницу, которая оказалась до потолка заполнена ценными предметами погребального культа. А потом настала очередь запечатанных царской печатью дверей.
Бартон поспешил вернуться на место работ. Но его ждало разочарование. Уильяма, как и других журналистов, на этот раз в гробницу не пригласили, и ему пришлось ожидать результатов снаружи. Лишь нескольким фотографам позволили заснять исторический момент: археологи проламывают дверь в святая святых гробницы. Только вечером Бартону и ещё одному немецкому журналисту удалось переговорить с личным фотографом лорда Карнарвона. Тот, смакуя детали, рассказал журналистам подробности проникновения в погребальную камеру. Временами по ходу этого рассказа Бартону даже казалось, будто бы он сам при этом присутствовал.
– Я прекрасно видел, что, не смотря на весь их научный скептицизм, ломать печать с проклятиями никому из присутствующих явно не хочется, – начал свой рассказ фотограф. – И это чисто по-человечески вполне понятно. Хотя в царской гробнице такие печати обычно присутствуют на каждом шагу, тем не менее, делать вид, что все эти страшные проклятия тебя совершенно не касаются, нелегко. Все присутствующие чувствовали себя непрошенными гостями от этого ощущали себя крайне неловко.
Наконец, Говард Картер приступил к делу. Как-никак, он учёный до мозга костей и должен показывать остальным пример стойкости духа перед лицом всех этих суеверий. После того как Картер проделал в двери отверстие, туда просунули электрическую лампочку, чтобы работать без помех. То, что мы увидели, оказалось совершенно неожиданно, невероятно, непостижимо! Перед нами снова появилась стена! И только когда отверстие ещё больше расширили, все увидели в электрическом свете, что стена целиком состоит… из чистого золота! Правда, позднее выяснилось, что то, что мы первоначально приняли за стену, на самом деле являлось передней стенкой самого огромного и дорогого в мире саркофага.
Мы прыгали от счастья, как дети. Я видел, как Картер, стоя на коленях, совершенно обезумевший от счастья, целовал золотую стену. Это были минуты его триумфа! Далеко не каждый археолог получает от судьбы такой подарок. Я тоже поймал себя на том, что с блаженным выражением лица ласково глажу ладонью прохладную золотую поверхность.
Это было самое настоящее коллективное помешательство. Пожилых уважаемых археологов уже ничего не сдерживало. Профессор Элиот, этот сухарь и педант, скрепя «ржавыми» коленными суставами, пытался пролезть, словно хулиганистый мальчишка, в ещё недостаточно расширенное отверстие с небольшой фомкой в руках (не понятно только, откуда он взял этот воровской инструментарий); ему, видите ли, не терпелось броситься отпирать засовы саркофага! И его никто не пытался урезонить, пристыдить честью учёного, археологической этикой. Всех охватила золотая лихорадка, как каких-нибудь, уж простите меня за такое сравнение, конкистадоров.