— Мария Николаевна… — Ордынцев набрался духу и: — Давайте пройдем пешком до автобуса? Действительно, весь день в закрытом помещении…
— Разве мы с вами попутчики?
— Да. Вернее, нет, я живу на Заревой, в другую сторону ехать. Но я вас проводил бы немножко, можно?
Подошел трамвай, ожидающие начали приступ. Картина была убедительная, и Мария сказала:
— Ну, пойдемте до автобуса, тут такая толкучка!
И они свернули на заснеженную, с узенькой тропинкой аллею, что вела вдоль заводской ограды к автобусной остановке. Конечно, и там была толпа, а потому Ордынцев, еще раз сославшись на полезность прогулки, проводил Марию Николаевну почти до дому.
О чем они говорили? О работе, о заводе. О характере старшего бухгалтера Клары Иосифовны, о вечной загадке неполадок на городском транспорте. Этот самый транспорт проносился мимо, шурясь морозными окнами, а они шли себе и разговаривали. Пока по переулку не вышли к ярко освещенной большой улице.
— Вот вы меня и проводили почти до дому, Дмитрий Павлович. Спасибо и до свидания, мне еще в магазин зайти надо.
Она сняла варежку, протянула ему руку. Ордынцев пожал осторожно теплую маленькую руку. И вдруг, сам от себя не ожидая, склонился и поцеловал,
— Ой, что вы! — Мария поскорее натянула варежку. — Зачем вы!
— Извините… — он смутился. — Ну извините… Не хотел ничего плохого, наверно, со мной это от одиночества… так просто с вами пройти… — Ордынцев вовсе запутался.
— Вы разве не женаты?
— Шесть лет как разошелся. Но и когда жили с женой, все равно было одиночество.
— Почему?
— Разные мы очень. Не виню ее ни в чем, просто разные мы.
— А дети?
— Детей, как говорится, бог не дал. И правильно сделал, что не дал, ничего бы они не скрепили, только хуже стало бы.
— И никого у вас нет? Впрочем, зачем я…
— Никого. После нескольких семейных лет просто боюсь. И знаю, не все женщины — вредные жены, но, знаете, кто обжегся на молоке… Да, вам пора. До свиданья и не сердитесь.
Ее фигурка скрылась в дверях гастронома. Ордынцев пошел домой. Пешком. Ему не хотелось сейчас сутолоки трамвайного вагона, хотя в ту сторону ехать свободно. Ему хотелось зимнего вечера с легко падающим снежком, отсветов фонаря на столбе в малолюдном переулке. Шел и рассеянно улыбался.
И улыбалась Мария, торопясь домой из магазина, все еще чувствуя на руке, в которой несла авоську с хлебом, маслом и кулечком конфет, непривычную теплоту, приятную и слегка укоряющую. Никто никогда не целовал ей рук. Ну надо же!..
Она много нового теперь за собой замечала и тогда стыдила себя, одергивала. Например, вдруг без видимых причин, отвлекшись от бумаг, задумается бог весть о чем, замечтается — и спохватится: улыбка на лице. Нахмурится, по сторонам искоса поглядит: никто не видел?