Движения у Ани были точно материнские, неторопливые, четкие, пальцы не топырились в разные стороны, а плотно прилегали друг к другу. Продолговатое лицо с ясными неяркими глазами, нос с небольшой горбинкой, мягкие губы. Тихая улыбка мерцала в каждой черточке простоватого лица, и Федот подумал, что такой, наверное, и Маша была до всего.
– Разбойник, – улыбнулась Аня потрескавшийся губами, – прямо в бок лягается!
«Я потеряла облик женщины-матери», – проговорил он про себя строку из Машиного письма.
– Что с вами? – спросила Аня, вешая щетку на место.
– С дороги устал, – ответил Федот.
– Так прилягте да вздремните, – сказала Аня и расстегнула пуговицы на Федотовом пальто.
Федот лег на софу и уставился в пустую стену. Стрекотала швейная машинка, громко тикал будильник.
25. Идейно-художественный уровень. Очнувшись, Федот первым делом кликнул Ивана.
– Чего тебе? – отозвался Иван. – С ума, что ль, спятил? Чего ты зовешь меня каждую минуту?
Федот сел. Голова гудела, тело ломило. Он подошел к зеркалу, расчесал на косой пробор жидкие сизые пряди, отер щетину.
Нацепив очки на нос, Иван читал журнал «Художник».
– Тут про нас, – сказал он.– Про тебя что ль?
– Нет, про всех нас, – пояснил Иван, – внимай, батенька.
«Союз художников берет на себя социалистическое обязательство повышать действенность всех организуемых мероприятий, направляя их на обеспечение надлежащих условий для создания произведений высокого идейно-художественного уровня».
Иван уважал печать. За чтением газет он расслаблялся душой и телом и терял бдительность. В такой момент он мог одолжить двадцать копеек и угостить пивом.
– Иван, взглянул бы ты еще разок на мою бабу? Что-то я с ней запутался.
И Иван Филиппович безо всякого ворчания направился к Федоту. Вооружившись железякой, он принялся соскребать сухую глину, а дойдя до мякоти, взял доску и стал лупить ею по бесформенным ляжкам богини. Иван с удовольствием лупил ее, можно даже сказать, со страстью.
– Не знаешь ты, Федот, своего счастья, – вздыхал Иван, шлепая доской по глиняным телесам богини, – молодость лепить – это, Федот, радость неизъяснимая. Сходи-ка ты домой, приведи себя в порядок! Побрейся, переоденься. Жену не любишь, бабу заведи! Я вот без своей не могу.
– А как же Инесса Арманд?
– Я на глупые шутки не обижаюсь, – надулся Иван, но все же не ушел к Лениным.
– Я еще полеплю, – сказал он, добавляя глины к обеим грудям. – А то сделал ей козьи сиськи!
Иван вошел во вкус, и Федоту ничего не оставалось, как оставить его наедине с богиней.
26. Уркаганчик и Красногрудочка.