Дружеские связи в столице, несмотря на происшедшее, у сыщика сохранились. Не все поверили в версию о его причастности к воровству диадемы, но никто и не отважился встать на защиту оболганного следователя. Впрочем, Кнутов обиды не держал. Изрядно насмотревшись на светское общество, он понимал: тот бой им проигран вчистую. А тянуть за собой в болото ещё кого-либо стало бы подлостью. Что и зачлось.
Именно по этой причине Анисим Ильич, просчитав все «за» и «против», решил довериться телеграфу и снова дать о себе знать в столицу. Он долго составлял текст в уме, тщательно подбирая каждое слово. Наконец, после умственных терзаний, у него получилось следующее. «Сашенька, — говорилось в переданном послании. — Окажи мне, по старой памяти, услугу. Узнай, насколько я в состоянии довериться прибывшему в наш город с инспекцией титулярному советнику канцелярии столичного полицейского департамента Белому О.В. Друг мой, ответ нужен срочно, так как от него зависит моя судьба. Твой Нися». Телеграмма предназначалась старому другу Анисима Ильича, Короваеву Александру Никодимовичу, который, вскоре после случая с Кнутовым, покинул департамент уголовного сыска и перевёлся в пятое отделение делопроизводства при Особом совещании.
Полина Кирилловна долго смотрела на себя в зеркало, пытаясь найти хоть малейший изъян, который мог бы оттолкнуть от неё приезжего молодого человека. Но не находила. И роскошные, густые длинные волосы, чёрные, с отливом, словно смола. И тонкой ниточкой брови, которые девушка умела красиво изогнуть. А чего стоили вишнёвые глаза, затягивающие словно омут? А длинная шейка? А грудь, приоткрытая для мужского взгляда, благо тому способствовала жара? Неужели ничто не смогло взволновать того истукана из ресторации?
«А может быть… — вдруг подумалось девушке, — постоялец из "Мичуринской” воевал, и там в него попала пуля… Или нет, он оказался в плену, и турки его повредили? А что если этот чудак из тех, кого папенька называет… (как же он говорил?)… он ещё приказчика из лавки так назвал в гневе — йз тех, кто спит не с женщинами, а с мужчинами?».
Но тут госпожа Мичурина вспомнила, как молодой человек стоял перед ними, спокойный, мужественный, ни малейшего намёка на трусость. Как он легко бросил нож. А потом, как ни в чём не бывало, поклонился, будто не произошло ничего особенного. Вспомнилось, как штабс-капитан Индуров долго боялся отвести ладонь от ножа. А у поручика Крылова от испуга мелко дёргался кадык на худой шее. Смешно, трусливо. Нет уж, из всех мужчин, что там были, приезжий оставался единственно достойным. И никак не соответствовал тому слову, что употребил сгоряча папенька.