— Спасибо!
Так… Сколько же у меня пластинок осталось? Штук двадцать есть. Хватит, вроде как… Пусть потом фитилят как хотят, но не снять ЭТОГО я не могу. Один раз в жизни такое бывает. Или реже. Эх, Господи, благослови! — метнулась в голове Чихачева, уже шестой год как увлекающегося фотографией, шальная мысль. И немедленно переросла в уверенность.
Через пару минут на ледоколе началась возбужденная суета. Боцман добыл давно ждавшие своего часа флаги расцвечивания, вскоре они были растянуты, как и положено от гюйсштока до флагштока через топы стенег. На мостике, справа от входа в ходовую рубку занял свое нештатное, но лучшее место, штатив фотоаппарата, а рядом коробка с пластинками. Готовых стекол оказалось аж целых двадцать шесть. По поводу ободранной льдом краски на бортах и явно видимых последствиях недавнего угольного аврала, командиру осталось лишь тяжко вздохнуть…
Завершив, таким образом, необходимую подготовку, маленький портовый ледокол, отчаянно задымив, прибавил ходу, круто развернулся, и решительно отправился встречать возвращающийся в базу победоносный флот. Отправился прямо в историю, потому как серия любительских фотоснимков Чихачева оказалась единственной, запечатлевшей самые яркие и пронзительные моменты этого дня «со стороны», поскольку Апостоли со своей фотокамерой находился на борту флагмана Руднева…
И, видит Бог, и трудяга-ледокол, и его экипаж имели на это полное моральное право…
* * *
— Влезть бы нам всем в Золотой Рог до темноты с этакой-то оравой…
— Всеволод Федорович, дорогой, ну кто нас теперь куда гонит? Сами посудите. Полно те, ей Богу, себя накручивать. Не Цугару, чай! Там — согласен, понервничать пришлось, когда стало ясно, что тральный караван вот-вот против волны выгребать не сможет. Но справились же. А здесь наша дорожка уже протралена, «Надежный», судя по телеграмме Гаупта, все прошкрябал, и не один раз…
— Прошкрябал. Не сомневаюсь. А коли ночью кто борт пропорет? Он же лед поколол только, а не в крошку истолок или растопил. Днем опасную ледышку с моста увидеть — плевое дело. А ночью?
— Не войдем все за день, кто-то из пароходства и на якоре утра подождет. Война кончилась. Топить нас никто пока больше не собирается. Не волнуйтесь понапрасну.
— В этом Вы правы, конечно, Петр Алексеевич… Что-то действительно нервы никак в порядок не соберу. Как будто пружина в часах раскрутилась и со шпенька соскочила…
Из-за Веницкого еще волнуюсь: все ли у него нормально в Вэй Хае пройдет, сможет ли «выковырять» наших. Мне подзатянувшееся молчание Форин оффиса не нравится. Затевают какую-то гадость бриты… Очередную! А у нас в их порту — три броненосца… Я поэтому и попросил Алексеева послать «Святителей» с «Пересветом». Все-таки любую аргументацию хорошо подкреплять главным калибром! Или я сгущаю? От войны никак не отойду?