Мирза Асадулла облегченно вздохнул.
— Вы отнюдь не безумец, Али хан.
— Благодарю, господин министр, но, боюсь, я, в самом деле, безумец.
Он пожал мне руку, поклонился гостям и ушел. В дверях он задержался, чтобы поцеловать руку Нино, и я увидел, как Нино с таинственной улыбкой на губах что-то шепчет ему. Асадулла, соглашаясь, кивнул головой.
Гости разошлись в полночь. Гостиная пропиталась запахом виски и табачного дыма. Ощущая огромную усталость и облегчение, мы поднялись по лестнице, вошли в спальню, и тут нас с Нино охватило удивительное детское желание шалить. Нино зашвырнула куда-то в угол свои бальные туфельки, прыгнула на кровать, скрипя пружинами. Ее нижняя губка потянулась к кончику носа. В эту минуту моя жена была похожа на маленькую обезьянку. Она надула щеки и ткнула в них пальцами. Со звонким хлопком воздух вырвался из ее губ.
— Ну что, спаситель Отечества, ты доволен? — кричала Нино, подпрыгивая на кровати.
Она соскочила на пол, подбежала к зеркалу и с удивлением стала разглядывать себя.
— Нино ханум Ширваншир — азербайджанская Жанна д'Арк. Ну, майорша, здорово я провела тебя — ах, я в жизни не видела евнуха!
Она со смехом захлопала в ладоши.
На Нино было светлое, свободное в талии платье. С нежных мочек ушей свисали длинные серьги. В свете лампы тускло поблескивали жемчужины ожерелья. Руки были по-девичьи нежны и красивы. Черные волосы спадали до самой поясницы Что-то новое появилось в красоте стоящей перед зеркалом Нино, и эта новизна казалась мне очаровательной.
Я приблизился к ней, европейская княжна с сияющими от счастья глазами поклонилась мне. Я обнял ее, и мне показалось, что эту женщину я обнимаю впервые. У нее была нежная и ароматная кожа, меж полураскрытых губ сверкали жемчуга зубов.
Мы впервые сели на край нашей кровати. Я обнимал европейскую женщину, ее длинные пушистые ресницы щекотали мои щеки, глаза были полны восторга. Никогда еще я не испытывал подобного восторга. Я взял ее за подбородок и приподнял головку, любуясь мягкими чертами лица, влажными, полураскрытыми губками, сверкающими из-под полуприкрытых век глазами.
Я погладил ее спину, и Нино бессильно обмякла в моих объятиях. Мы позабыли обо всем на свете — и о ее вечернем платье, и о европейской кровати — полуобнаженная Нино лежала передо мной на глиняном полу в дагестанском ауле. Я крепко сжимал ее плечи…
И вдруг оказалось, что мы с ней, одетые, лежим под великолепной европейской кроватью на светлом германском ковре. Нино была неподвижна, я ощущал лишь ее слабое дыхание, мысли мои снова смешались, и я перестал думать и о старом англичанине, и о молодых офицерах, и о будущем нашей республики.