После тяжелых боев под Варшавой, разочарования, вызванного нашей несостоявшейся отправкой на Кавказ и последовавшим упадком духа – результатом ряда непрерывных боев в самых невероятных условиях, – стоянка под Едвабной казалась нам раем. Командир дивизиона отпросился в отпуск. Подполковник Харкевич тотчас же уехал вместе с ним, и в дивизионе наступило полное успокоение. Погода стояла отличная, на небе – ни облачка, и все пахло приближением весны.
Батареи стояли впереди Едвабны на пассивных участках, прикрытых нашими кавказскими стрелками и полками 24-й пехотной дивизии. Находясь на позиции, мы имели возможность ночевать в нерасстрелянных хатах деревушки Янчово среди мирного населения. На другой же день к нам приехал начальник артиллерии корпуса князь Масальский.
Это был глубоко порядочный человек, я помнил его еще командиром конной батареи. Характера твердого и благородного, он был пуританином в лучшем смысле этого слова. Однажды на царской охоте Великий князь Николай Николаевич вздумал подшутить над ним и шепнул что-то Государю. Царь сам налил ему рюмку и произнес, улыбаясь:
– Может быть, князь, на этот раз вы решитесь выпить за мое здоровье?
– Покорно благодарю, Ваше Величество! – отвечал Масальский. – Никогда в жизни я не пил и не буду пить, даже и сегодня.
Под его командой я почувствовал себя как дома. Кроме наших трех батарей, он подчинил мне также три батареи 24-й бригады. Скоро явился и весь командный состав дивизиона, возглавляемый старым-престарым полковником греческого происхождения и тремя симпатичными капитанами. Меня поразила наружность старика. Его загнутый нос, бесчисленные морщины, лучами расходившиеся от глаз, и белый клок волос, упрямо торчавший на маковке, придавали ему вид какой-то экзотической птицы. Сходство увеличивал его голос. Когда он говорил что-нибудь, его глаза начинали блестеть непритворной веселостью, а в смехе слышались какие-то совершенно нечеловеческие звуки.
«Веселый Какаду»… Это и было его прозвищем в офицерской среде. Однажды он остановился перед своим адъютантом и молча вперил в него свой насмешливый взор.
– «Веселый Какаду»… Как вам это нравится? Тот опешил.
– И ведь как к нему подходит!.. – и он громко расхохотался. Оказывается, он подцепил на лету это слово, и когда стал до пытываться, к кому оно относится, ему назвали другого.
Отрекомендовался.
Веселого Какаду оставили в покое. Из прочих самым живым и энергичным оказался командир 4-й батареи. Но и остальные были на высоте.