Английский капитан дал залп в направлении субмарины и, покинув лодку, распорядился быстро удаляться. Пройдя с десяток миль, он, желая дезориентировать немцев, повернул назад и проделал тот же сложный маневр, чтобы забрать пассажиров неподвижно стоявшей лодки. А в это время я лежал один в каюте, не подозревая обо всех этих передвижениях туда и обратно, позволив теплу захватить меня в плен и отказываясь думать о чем-либо.
Наконец, я заставил себя подняться и присоединиться к остальным. Мы все были здесь, около ста восьмидесяти спасенных с трех торпедированных кораблей. Наш корабль единственный понес потери, пятнадцать человек не отозвались при перекличке.
* * *
Остаток пути прошел относительно спокойно, мешали лишь некоторые неудобства: строго ограниченное количество воды - только для питья и приготовления пищи, совсем немного воды для того, чтобы умыться; очень мало места - спать вытянувшись мы не могли; скудное питание; бортовая и килевая качка - что было самым неприятным! Через два дня мы вошли в шотландский порт Гурок, покачиваясь, как бывалые моряки! Больше мы ничего не боялись, худшее осталось позади, к тому же корвет идет на большой скорости, он слишком мелкая мишень, и отныне мы снова оказывались под опекой самолетов, на этот раз британских.
Успокоившись, каждый мог вновь вести себя, сообразуясь со своими социальными устоями. Уже сегодня, размышляя о том, что же более всего меня тогда поразило, я могу ответить: эта склонность в момент опасности замыкаться в себе, сосредоточившись на своих тревогах и своем животном страхе.
После всех этих драматичных моментов мы жили вместе на спасшем нас корвете, и, хотя порой нам было одиноко, мы могли подбодрить друг друга, проводить вместе время, помогать друг другу. Некоторые, все еще не оправившись от шока, больше молчали.
Я сошел на берег в своей униформе, перемазанной мазутом, и имел вид настоящего потерпевшего кораблекрушение, с открытым воротом, так как галстук я потерял, я также потерял мой вещмешок и пижаму, но сохранил лежавшие в нагрудном кармане документы и две-три дорогие мне фотографии. Я хранил их долгие годы, пожелтевшие от времени, морской воды и мазута, в углу моего бюро на улице Лаффит до того дня, когда глупый грабитель утащил их вместе с моим билетом офицера «Свободной Франции».
Огромная ссадина, по-видимому, из-за мазута начавшая нарывать, украсила мою ногу длинным зеленоватым волдырем. Перед тем, как отправиться в отель, который нам указали, я имел время купить зубную щетку, бритву, щеточку для ногтей и мыло - все это мне отпустили без талонов. Я принял восхитительную теплую ванну и при помощи щеточки для ногтей, смазанной мылом, вскрыл мой волдырь и почистил рану; было больно, но я терпел. На следующий день все уже было в порядке, и я спокойно выехал в Лондон.