Мама волнуется о Вите: от него не было ни одного письма с тех пор, как он уехал на окопы, она не знает его адреса, не знает, скоро ли его отпустят, и боится, что вообще не отпустят, а прямо с окопов пошлют на фронт. Тетя Лена тоже волнуется — о своем муже, Маринкином папе: он военный корреспондент газеты «Правда», и, может быть, он уже на фронте. Маринкин папа — родной брат моей мамы, а тетя Лена, как и моя мама, артистка театра Вахтангова. У нее легкий, непрочно скрепленный шпильками узел пепельных волос, который она ежеминутно поправляет, нервными движениями перекалывая шпильки. Она очень красивая.
В вагоне, кроме нас с Маринкой, есть и другие дети: четырехлетний мальчик Саша — он едет с толстой бабушкой в смешных очках, которые она прищипывает к переносице. И зовут бабушку тоже смешно: Фаня Избугалтерии.
Еще у нас в вагоне грудная Олечка, которая кричит ночь напролет, так что я в конце концов привыкаю спать под ее крик и просыпаюсь, когда она замолкает. Посыпаясь, я вижу, как взрослые спят, устроившись на узлах и чемоданах, слышу их вздохи, постанывания, похрапывание и тихие всхлипывания Олечкиной мамы, которую все зовут просто Милой. Милу все жалеют, говорят: «Молоко пропало». Нам на станциях покупают молоко. Мы с Маринкой и Сашей пьем его из эмалированных кружек и заедаем черным хлебом. Мы болтаем ногами, свесив их с верхней полки, а Шура и Сашина бабушка вспоминают, как до войны мы давились манной кашей, отталкивали тарелки и капризничали. Я это тоже помню, но ничуть не жалею о той манной каше: молоко с черным хлебом кажется мне куда вкуснее. Жаль мне голодную Олечку и кажется странным, почему ее мама, раз у нее пропало молоко, не купит молока на станции. Я протянула Миле недопитую кружку и сказала:
— Дайте Олечке.
— Что ты, что ты! — испугалась Мила. — Ей такого нельзя!
— А что, если добавить водички? — предложила тетя Лена.
— Вы думаете? — неуверенно спросила Мила.
— От коровьего вреда не будить, — сказала Шура. — Разведи пожиже — и дай.
— В истории были случаи, когда детей вскармливала даже волчица, — вмешалась Сашина бабушка.
— Это вы в смысле — Маугли? — спросила Мила. — Но это же сказка.
Сашина бабушка двумя пальцами отщипнула свои смешные очки от переносицы и строго посмотрела на Милу.
— При чем тут Маугли! Нужно лучше знать древнюю римскую историю, моя дорогая!
Тем временем Шура налила в бутылочку молока, добавила теплой воды, надела на бутылочку соску и дала Олечке. Та засосала с такой жадностью, что по краям рта у нее стали надуваться и лопаться пузыри. Она высосала всё и заснула. И сейчас же заснула ее мама. Она даже не успела лечь — так, сидя с пустой бутылочкой в руке, и заснула. Голова ее стала медленно сползать по стене, еще немного и Мила, потеряв равновесие, упала бы и уронила лежащую у нее на коленях дочку. Хорошо, что тетя Лена успела подхватить Милу. Она осторожно опустила ее голову на свернутое в головах полки синее пальто на шелковой подкладке и укрыла Милу и Олечку пледом.