— Пойди домой, — сказал Степан Васильевич.
Я торопливо засунула в портфель учебники и выбежала из класса.
Не могла я идти домой. Но и в свои переулки мне не было пути. Я пошла на другие улицы и ходила по ним до сумерек. Но эти улицы были чужими.
И тут я вспомнила о полуподвальном окне за тюлевыми занавесками. Вот куда мне надо пойти! К Софье Ивановне!
Я бежала и думала: сегодня я постучусь в это окно! Войду сегодня в эту комнату! Мы обе одиноки — и я, и Софья Ивановна. Она меня не прогонит. Только бы она была дома! Только бы в окне горел свет!
Свет в окне горел. Я села на корточки и заглянула сквозь тюлевые занавески.
Впервые комната была вся освещена. Горела люстра с хрустальными подвесками. Стол был накрыт белой скатертью и на нем стояли три прибора. Три белые с голубой каймой тарелки, три бокала на длинных тонких ножках, три белые салфетки, засунутые в металлические кольца. В центре стояла бутылка вина.
Софья Ивановна сидела все в том же кресле. Сегодня на ней было узкое темно-вишневое платье с кружевным воротничком.
Страшное разочарование охватило меня. Софья Ивановна ждала гостей! У нее сегодня праздник!
Идти мне было некуда, и я продолжала сидеть на корточках и смотреть в окно.
Софья Ивановна встала и взглянула на часы, висящие на стене. Потом медленно открыла вино и налила во все три бокала. Подняла свой бокал и, обращаясь к пустым стульям, что-то сказала. Я ничего не понимала.
Она постояла минуту, опустив голову и улыбаясь, словно припоминая что-то. Потом чокнулась с бокалами, стоящими на столе, и выпила вино из своего.
Некоторое время она стояла прямо, очень стройная в своем узком темно-вишневом платье. И вдруг, словно сломавшись, упала в кресло и уронила голову на стол.
Я поднялась на ноги, потрясенная. Нет, я не постучалась в окно. Я медленно побрела со двора.
Ветер налетел, кинул в лицо снежную крупу, словно гнал, торопил — уходи! И я ушла. И больше не приходила. Стала как все. Исправила двойку по истории. Прочитала стихотворение на вечере самодеятельности. Меня даже выбрали звеньевой второго отряда.
Только не знаю, стало мне от этого лучше или хуже.
Сижу в глубоком кожаном кресле в Валиной комнате и рассматриваю альбом с открытками. Валя ходит по комнате из угла в угол и грызет карандаш.
— «Аня Эм., — сочиняет Валя, — это девочка лет двенадцати, с неправильными чертами лица и нескладной фигурой». Начинать нужно с внешности, правда?
— С чего хочешь, — говорю я.
— Или лучше так: «Аня Эм. — это девочка лет двенадцати, с нескладной фигурой и густыми вьющимися волосами». Надо подчеркнуть, что в твоей неказистой внешности есть все-таки что-то красивое, правда?