У тети Раи немножко трясется голова, похоже, что она все время кивает. Елка говорит, что это после гибели Яши, Елкиного старшего брата, который в 41-м ушел с ополчением на фронт и не вернулся.
Ёлкин угол отделен от «мастерской» шторой. Там окно, выходящее на тихий скверик с длинными зелеными скамейками и большой цветочной клумбой, которая зимой превращается в раскатанную горку.
Ёлкин папа — Август Явич — писатель, но его почему-то не печатают, и тетя Рая кормит семью шитьем шляп. У папы своя комната на Тверском бульваре, там его рабочий кабинет, он там пишет роман о гражданской войне, участником которой он был. Роман этот вышел, но уже после 53 года, а до этого семья жила очень бедно. И все же, если придешь к Елке, тетя Рая всегда хоть чем-нибудь да угостит. Пирожком с картошкой, поджаренным и посыпанным солью кусочком черного хлеба.
Это уж потом, много лет спустя, когда семья, обменяв комнаты, соединилась на Тверском, и у папы одна за другой стали выходить книги, написанные им в годы опалы, и появился достаток — тетя Рая устраивала пышные застолья, она была великая кулинарка. Маститый хозяин сидел во главе стола, правда, он-то не принимал участия в пиршестве — был на строгой диете из-за сахарного диабета, но он поддерживал и вдохновлял застолье. У него была львиная седая шевелюра, очки с толстыми стеклами, он любил «держать площадку», рассказывать истории из своего боевого военного прошлого. А тетя Рая подкладывала гостям на тарелки и кивала, кивала…
В седьмом классе, к ноябрьским, у нас уже шестерых приняли в комсомол. К Новому году еще пятеро готовились. Готовилась и я: зубрила Устав, читала газету «Правда», чтобы знать международное положение. Исправляла отметки. Вообще, старалась. Рекомендацию в комсомол мне дала Лена Ломакина из Валиного восьмого класса.
Торжественный день наступил. Мы, пятеро вступающих, собрались на первом этаже у пионерской комнаты. Там заседал Совет дружины.
Уже благополучно прошли четверо. Наступила моя очередь. Я вошла.
За столом сидели наш классный руководитель историк Анатолий Данилыч, Лена Ломакина, две девочки из Совета дружины, а вдоль стены, на стульях, расположились все шесть комсомолок нашего класса. Среди них — Алла Лухманова. Она взглянула на меня, усмехнулась и отвела глаза. Мне бы сосредоточиться перед тем, как отвечать на вопросы, а вместо того я стала думать: что означает злорадное выражение Алкиного лица?
Она уже давно на меня злилась. Перед ноябрьскими, когда мы обсуждали на группе первых кандидаток в комсомолки, я выступила против нее. Сказала, что она ставит себя выше других, презирает тех девочек, которые одеваются беднее, чем она. Алла и меня как-то спросила: