Рапопорт поднял с земли подстреленного воробья. Он лежал в сведенных Мишкиных ладонях, как в лодочке. Крылышки уже не трепыхались, а были разведены в стороны. Воробей опирался на них, пытаясь приподняться. Ему пробило голову возле клюва. Из ранки текла кровь.
— Я не думал, что попаду! — растерянно сказал Мишка. Он наклонил голову к ладоням и стал отогревать воробья дыханием.
— Надо кровь ему смыть, — сказала Валя.
Мы подошли ко второму подъезду — там был кран. Пустили воду тоненькой струйкой, Валя смочила палец и стала обмывать кровь возле ранки.
— Осторожно, больно ему! — тоненьким от жалости голосом проговорила Наташа Абрамова.
— Отойдите, ну вас всех, — сказал Рапопорт. — Вы что, не понимаете — он пить хочет.
Он аккуратно, чтобы не потревожить воробья, переложил его в одну ладонь, а другой попытался напоить. Воробей раскрыл клювик, но пить не стал: не мог поднять головку. Глаза его то заволакивались пленкой, то открывались. Он дрожал.
— Не хочет он пить. Холодно ему! — сказала Аня. — Дай его подержу. У меня руки сухие.
— Не дам! — ответил Мишка.
— Можно, я его поглажу? — попросила Наташка Захава. — Он такой хорошенький… Я одним пальчиком.
— Иди ты со своим пальчиком, — сказал Мишка. — Тащите лучше коробку какую-нибудь.
Валя побежала домой за коробкой.
В это время из второго подъезда вышел художник Шухмин.
— Что это у вас? — спросил он.
Мишка показал ему воробья. Шухмин взглянул на воробышка, потом увидел ружье в руках у Горюнова и обо всем догадался.
— Ничего себе развлечение! — сказал он и отобрал у Горюнова ружье.
— Это не он подстрелил, это я, — признался Рапопорт.
— А если бы ты в глаз кому-нибудь попал? — спросил Шухмин. — Безобразие какое! Ведете себя как беспризорники! Как хулиганы!
Из четвертого подъезда вышла Нина Иосифовна Сластенина со своим боксером Хэппи.
— Вот, полюбуйтесь на этих живодеров! — обратился к ней Шухмин. — Из ружья по птицам стреляют!
— Да это садизм какой-то! — воскликнула Нина Иосифовна.
— А что вы думаете? С этого все и начинается.
— …А кончается колонией для малолетних преступников, — закончила Нина Иосифовна. — Я, когда смотрю в окно на их игры, поверите ли, Петр Митрофанович, просто возмущаюсь до глубины души: носятся как угорелые, кричат, визжат! Да разве мы в наше время так себя вели?
Боксер Хэппи тем временем носился по двору и задирал ногу возле нашей песочницы, скамейки и клена.
— Кто вам разрешил баловаться с ружьем? — обратился к нам Шухмин.
Мы виновато молчали.
— Дай сюда птицу, — сказал он Мишке и взял у него воробья двумя пальцами за лапки. Воробей вяло взмахнул крылышками, а головка его с раскрытым клювом свесилась вниз.