«Уважаемая Генриета Зохаравна! Прийти в школу не могу, потому что уезжаю на гостроли в Астрохонь. Народный артист Горюнов А. И.».
За этим занятием нас обнаружил дядя Володя. Должно быть, он отыскал нас по следам пролитого супа. Он взял из моих рук записку, прочитал, покачал головой и вернул.
— Не говорите папе, — жалобным голосом сказал Мишка.
— Я-то не скажу, — ответил дядя Володя, — но боюсь, тебе это не поможет…
И правда: на следующий день Мишкина учительница непонятно как догадалась, что записка поддельная. Позвонила Мишкиным родителям, и все открылось.
Прошло две недели. Мы с Наташей снова сидели на песочнице, устало сложив на коленях руки.
— Мой-то, — сказала Наташа, — опять ругался. А я что, нарочно букву пропустила?
— Думаешь, мне с моим легче? — пожаловалась я. — Твой-то хоть тихий. А мой вчера стекло разбил. До вечера в котельной отсиживался, а я ему туда бутерброды спускала на веревочке.
Мы дружно вздохнули и задумались.
— Что я придумала! — воскликнула вдруг Наташа. — Давай их разлюбим!
— Как, — сказала я, — так вот сразу? Я уж как-то привыкла.
— А я своего ни капельки больше не люблю! — ответила Наташа.
— Ну, если ты не любишь, — сказала я, — то я тем более не люблю: я-то ведь своего никогда и не любила.
В это время оба Мишки вышли во двор и направились к нам.
— Ириски есть? — спросил мой Мишка, протягивая раскрытую ладонь.
— Есть, — ответила я, — да не про твою честь.
— Что-то не понял, — озадаченно произнес он.
Рапопорт протянул Наташе тетрадь и сказал:
— Вот это и это. И чтобы без ошибок, как в прошлый раз.
— Сам делай свои упражнения! — ответила Наташа. — Я тебе не нанималась!
Мишки переглянулись.
— Это что, бунт на корабле? — спросил мой.
— Ну и не больно нужно, — сказал Наташин. — Пошли, Горюнов!
Но мой Мишка оказался не таким покладистым. Он запустил руку в карман моего пальто и вытащил две ириски. Я ударила его снизу по руке, и ириски упали на песок. Тогда мой Мишка дернул меня за косу и толкнул сзади коленом. Я отлетела довольно далеко, упала, но не заплакала. Наоборот, даже обрадовалась тому, что у нас с Мишками снова стали нормальные отношения.
Дядя Володя оказался не прав: мы с Наташей после этого случая еще крепче подружились и дружим до сих пор.
— Вставай, победа! — слышу я сквозь сон голос Шуры.
Победа!
Празднично светило майское солнце, и звуки маршей неслись из комнаты родителей, где висело радио, и такие же праздничные марши доносились с Садовой через открытую форточку, и была еще дополнительная, чуть конфузливая радость, что — не идти в школу.
Дом возбужденно шумел, звонил телефон, звучали поздравления, а мы — «наш двор», возбужденные всеобщей и собственной радостью, выскочили из своих подъездов и помчались на улицу.