Как будто мы лилию среди барханов узрели.
Горят позолотою зубы в полдневных лучах,
А десны красавицы, как от сурьмы, потемнели.
Лицо ее светится. Кажется: солнце само
Покров ей соткало из яркой своей канители.
Терзаемый думой, седлаю верблюдицу я,
Она быстронога, без отдыха мчится недели,
Крепка, как помост, по дорогам бежит, где следы
Сплетают узор, — словно ткань на дорогу надели.
Верблюдица скачет, и задние ноги ее
Передних касаются, следом бегут, словно тени.
Со стадом верблюжьим пасется она на плато,
Жует молодые побеги зеленых растений.
Округлые бедра верблюдицы — словно врата
Дворца, а высокий хребет — как стена укреплений.
Под грудью ее, как под пальмой, прохладная тень,
Излучина брюха — как свод, и массивны колени.
Она расставляет передние ноги свои,
Как держит бадьи водонос — для свободы движений.
С румийскою каменной аркою
>{24} схожа она,
Подобные арки не рушатся от сотрясений.
Поводья бегут по груди, не оставив следа,
Так воды с утесов текут вдоль гигантских ступеней:
Подобно разрезу на вороте с белым шитьем,
Расходятся, сходятся снова, сливаются в пене.
Верблюдица голову держит, как нос корабля,
Сама словно судно, плывущее против теченья.
Большая ее голова наковальне под стать,
В зазубринах вся, как пила, и в узлах, как коренья.
А морда ее, как сирийский папирус, гладка,
А губы сафьяна нежнее, но крепче шагрени.
Глаза, как зерцала, сияют из темных глазниц,
Так блещет вода среди скал в черноте углублений.
Прозрачны они и чисты, обведенные тьмой,
Как очи пугливых газелей и чутких оленей.
Подвижные уши способны во тьме уловить
Тревожные шорохи, зовы и шепот молений.
Могучее сердце верблюдицы гулко стучит,
Как будто в гранитный утес ударяют каменья.
Верблюдица мчит, запрокинув затылок к седлу,
Стремительный бег быстроногой похож на паренье.
Захочешь — пускается вскачь, а захочешь — бредет,
Страшится бича, не выходит из повиновенья,
Склоненною мордой почти прикасаясь к земле,
Бежит все быстрей и быстрое, исполнена рвенья.
Спокойно ее понукаю, когда говорят:
«Из этой пустыни не вызволит нас провиденье»,—
И даже тогда, когда спутники, духом упав,
Не ждут ничего, лишь до смерти считают мгновенья.
Вам скажут: «Один удалец этот ад одолел»,—
Смельчак этот — я, обо мне говорят, без сомненья.
Хлестнул я верблюдицу, и поскакала она
В тревожный простор, где восход полыхал, как поленья.
Ступает она, как служанка на шумном пиру,
Качается плавно в объятиях неги и лени.
По первому зову на помощь я вмиг прихожу,
Не прячусь в канаву, завидев гостей в отдаленье.
Кто ищет меня — на совете старейшин найдет,
Кто хочет найти — и в питейном найдет заведенье.