Не отвечаю. Ответ мучителен для меня. Нет.
– Рассудите, Линда. Прошло двенадцать лет, ведь так? Ведь так?
Киваю.
– Целых двенадцать лет. И вдруг по телевизору вы видите убийцу сестры? Какова вероятность такого события?
Мне не нравится этот вопрос. Я сама не раз задавала его себе, долгими ночами, после «землетрясения». Меня тошнит. Голова раскалывается. Все кругом плывет.
– Рассудите сама, Линда. Какова вероятность?
Не отвечаю.
– Вы уверены, что я виновен, Линда? Не скорее всего, не на девяносто девять и девять десятых процента, а абсолютно уверены, без тени сомнения. Если да, то стреляйте в меня – здесь и сейчас.
Все вокруг плывет.
– Рассудите сама. Речь идет о двух человеческих жизнях, вашей и моей. Вы уверены?
Не отвечаю.
– Вы абсолютно уверены, Линда?
Мне плохо. Голова раскалывается, столовая вращается по вытянутой эллиптической орбите, и я думаю о том, что и сама земля с непостижимой скоростью летит в пустом и холодном пространстве вселенной. У меня кружится голова.
– Ваша сестра была убита двадцать третьего августа две тысячи второго года? – спрашивает Ленцен.
– Да, – тихо говорю я.
Ленцен глубоко вдыхает, медленно выпускает воздух. Похоже, он размышляет. Молчит. Похоже, на что-то решился.
– Мне кажется, я знаю, где был в этот день, – наконец говорит он.
Напряженно смотрю на него. Он стоит передо мной с поднятыми руками. Приятный интеллигентный человек, который вполне мог бы мне и понравиться, не знай я, что скрывается за этой привлекательной внешностью. Нельзя позволить себя усыпить.
– Где была убита ваша сестра? – спрашивает Ленцен.
– Вы сами прекрасно знаете, – отвечаю я.
Ничего не могу с собой поделать, в броне самоконтроля появились трещины.
– Не знаю, – говорит Ленцен, – готовясь к интервью, я не нашел информации о том, что у вас была сестра, которую убили.
– Хотите знать, где была убита моя сестра? – спрашиваю я. – В своей квартире. В Мюнхене.
Ленцен вздыхает с облегчением.
– В это время меня не было в Мюнхене, – говорит он.
На это я только фыркаю.
– В это время меня не было в Мюнхене, и я могу это доказать.
Смотрю на него. Он с облегчением издает короткий, лишенный всякой веселости смешок и еще раз почти недоуменно повторяет:
– И я могу это доказать.
И садится за стол.
Я запрещаю себе покупаться на этот дешевый блеф, не свожу с него глаз, тоже сажусь. Ленцен снова смеется. Истерически. Он похож на человека, для которого худшее позади, он уже было совсем попрощался с жизнью, но вдруг впереди забрезжил свет надежды.
Что происходит?
– Если вас не было в Мюнхене, то где же вы были?