Понимаю: он навсегда покинет мой мир, едва переступит порог. Понимаю, что больше его никогда не увижу, и ничего с ним не смогу сделать.
А что ты хочешь с ним сделать?
Слышу шаги Виктора Ленцена в прихожей. Слышу, как он открывает дверь. Стою на кухне и понимаю, что не могу его остановить. Дверь захлопывается за ним. Тишина огромной волной нахлынула в мой дом. Он ушел.
22
Дождь пошел только сейчас. Ветер бьет в окно кухни, словно хочет разбить его, снова и снова. Но скоро, утомившись, стихает и наконец прекращается совсем. Гроза превратилась в воспоминание, в блеклые молнии вдалеке.
Просто стою, опершись рукой о кухонный стол, чтобы не упасть, и пытаюсь вспомнить, как дышать. Каждый вдох приходится делать сознательно, организм перестал работать автоматически, приходится им управлять. Ни на что другое нет сил. Не думаю ни о чем. Долго стою, просто так.
Приходит идея – попробовать двигаться, и, удивляясь, что руки и ноги по-прежнему работают, ковыляю из кухни, по лестнице вверх, открываю дверь и обнаруживаю его. Он спит, но, стоит мне присесть рядом, тут же просыпается – сначала нос, потом хвост, потом весь. Он устал, но рад мне.
Извини, что разбудила тебя, дружище. Я не хочу быть совсем одна в эту ночь.
Свернулась калачиком рядом с ним, на полу, на его подстилке. Прижалась к нему, обняла, пытаясь согреться его теплом, но он вырывается, ему это не нравится, он же не кошка, ему нужна свобода, пространство, собственное место. Скоро Буковски снова засыпает и видит свои собачьи сны. Лежу одна, пытаясь ни о чем не думать, но через мгновение что-то животное посыпается в моей груди, и я знаю, что это, но пытаюсь ни о чем не думать, но думаю о Ленцене, о его объятиях, сильных, теплых, и в животе возникает ощущение свободного полета, и снова пытаюсь ни о чем не думать, но снова думаю о его объятиях, и чем-то животном в груди, что называется пугающим именем: страстная тоска. Понимаю, как я жалка, но мне все равно.
Понимаю, что дело не в Ленцене, и не его объятий я жажду, моя страстная тоска – она не по нему, она по другому, но мне нельзя о нем думать.
Ленцен всего лишь выпустил на волю болезненные воспоминания о том, как это бывает у людей, – взгляды, волнение, телесное тепло, не хочу об этом думать, но все равно погружаюсь в воспоминания. Но тут просыпается рациональная часть сознания и говорит мне: полиция может нагрянуть в любой момент.
Я понимаю, что совершила преступление, которое зафиксировано от начала до конца. Все эти микрофоны и камеры в моем доме. Я сама себе вырыла яму, полиция приедет и арестует меня. Что бы там ни говорил Ленцен, но когда он успокоится и поразмыслит, то обязательно позвонит в полицию. Но какая разница, где быть в одиночестве с этим комком тоски и страсти в груди – здесь или в какой-нибудь тюрьме.