И там, во внешнем мире, есть какие-то люди, которые, по словам Ленцена, считают меня убийцей сестры.
Вспоминаю, как нервничал Ленцен, когда пришел ко мне, и понимаю, в чем было дело. Его неуверенность проистекала не из чувства вины, наоборот, он спрашивал себя, насколько опасна эта безумная писательница.
Виктор Ленцен пришел ко мне не для того, чтобы взять интервью у всемирно известной писательницы, он пришел выяснить, не является ли эта эксцентричная особа убийцей.
Мы оба охотились за признанием убийцы.
Отвратительный жгучий комок зарождается у меня под ложечкой, поднимается к горлу и выскакивает наружу невеселым, неприятным смехом. Мне неприятно, больно, но я не могу остановиться. Смеюсь и смеюсь. Смех плавно переходит в рыдания. Меня одолевает страх, что я окончательно сойду с ума.
Мой страх – глубокий колодец, в который я упала. Погружаюсь, пытаясь ногами нащупать дно, но – ничего, один только мрак.
Ленцен смотрит на меня. Ждет, когда утихнет мой болезненный истерический смех. Остается только немая боль. Я подавляю последние всхлипы.
– Вы же должны меня ненавидеть? – спрашиваю я, когда снова могу говорить.
Ленцен вздыхает.
– Я был на войне, Линда. В бою. Видел людей после боя. Знаю, как выглядит человек, который понимает, что уже никогда ничего не будет как прежде. Видел пленных. Детей с оторванными конечностями. Я знаю, как выглядит глубоко травмированный человек. В вас что-то сломалось, Линда, я вижу это по вашим глазам. И мы не так уж сильно отличаемся друг от друга, вы и я.
Он умолкает, очевидно, что-то обдумывает.
– Пообещайте мне, Линда, что оставите меня в покое.
От стыда я едва могу говорить.
– Само собой, – бормочу. – Само собой.
– Если вы обещаете, оставить в покое меня и мою семью, если вы обещаете пройти курс лечения у психиатра, тогда… – какое-то мгновение он, похоже, колеблется, но все же принимает решение, – если вы мне пообещаете эти две вещи, тогда никто никогда не узнает о том, что здесь произошло.
Недоверчиво смотрю на него.
– Но…Что вы скажете в редакции газеты? – тихо спрашиваю я.
– Что вы себя не очень хорошо чувствовали. Интервью пришлось прервать. И оно больше не возобновится.
Я не могу этого вместить.
– Но почему? – спрашиваю я. – Почему вы так поступаете? Я заслуживаю наказания.
– Думаю, вы уже достаточно наказаны.
Смотрю на него. Он смотрит на меня.
– Можете вы мне пообещать эти две вещи? – спрашивает Ленцен.
Киваю. И говорю:
– Обещаю.
Получилось какое-то хриплое карканье.
– Надеюсь, вы сможете обрести покой, – говорит он.
Поворачивается и уходит. Слышу, как снимает в прихожей пальто с вешалки, заходит в столовую за пиджаком и сумкой.