Зил, оказывается, и на такое способен!
Зашипев, рептилус махнул ушибленной лапой. Он был ловок, а все же не сумел своротить лешему челюсть: его кулак полпальца не достал до лица Зила. А вот Зил врезал-таки жабе в живот. Другого согнуло бы вдвое, но там, где у нормальных людей пупок, у рептилуса обнаружился потайной карман. От удара он раскрылся, явив свое содержимое, – серебристый обруч с множеством шлифованных пластин, облепленных проводами. Обруч выскользнул из телесной ниши и бултыхнулся в ручей.
Мгновенно потеряв интерес к противнику, рептилус метнулся к воде. Удачной подсечкой Зил опрокинул его на бок и ударил ногой в ребра, но не попал – рептилус проворно откатился и вскочил. Жажда крови переполняла змеиные зрачки, но направился рептилус все же к ручью. Подняв фонтан брызг, нырнул и почти сразу всплыл, держа над головой обруч. Выскочив на берег, он напялил обруч на голову…
И прошипел, глядя на Зила:
– Лопоухий, ты даже не представляешь, как усложнил себе жизнь!
Выбросив обратно в ручей бесполезный уже, по-видимому, обруч, рептилус весь как-то обмяк, скукожился, стал жалким и неопасным.
Только сейчас Зил понял, как сильно он продрог. Его колотило. Талая вода в ручье куда прохладней реки, подогретой гейзером. Пока его жизнь была в опасности, он старался не замечать холода, пробирающего до костей, вымораживающего мозг и останавливающего кровь в конечностях. Не до того было. Но теперь, выбравшись из-под корней, Зил не чувствовал собственных рук. Пальцы не гнулись, хотя только что он сжимал ими горло врага. Едва ковылявшие Траст и Ларисса тоже не изнывали от жары: лица у них были белее снега, а губы – не синие даже, а серые, как пыль, принесенная ветром из пустоши. Позади них пирос встал-таки на ноги.
Насколько был он стремителен в воздухе, настолько же оказался неуклюж на земле. Хлюпая по лужам и волоча продырявленные крылья, напасть бесшумно и убить быстро не получится. Выглядел он сейчас, если забыть об одном обезглавленном им ратнике, точно ребенок лет шести, только обросший серой шерстью, кое-где оплавившейся и почерневшей. Левое крыло пироса не только продырявило взрывом, с него еще сорвало острую кромку, зато когти уцелели. И длинный оперенный хвост почти не пострадал. Огромные глазища ястребка смотрели на чистокровных так растерянно и беззащитно, что прямо-таки захотелось прижать малыша к груди, погладить по спинке и сказать что-нибудь ободряющее.
– Всем стоять! Не двигаться! Всех тут положу!!! – прочирикал он, выставив перед собой тонюсенькую ручку с зажатым в кулачке шипометом. Голос у ястребка был писклявый, детский, под стать телу. Зато оружие, способное за раз вытолкнуть из себя десяток дротиков-шипов, было достойно настоящего воина.