Юрию, прирожденному городскому жителю, новая служба, как это ни странно, приглянулась сразу же, и здешнюю природу он полюбил больше, чем все прелести каменной Москвы. Впервые за долгие годы он очутился в мире, который действительно был, в отличие от того, московского, страшного своей нереальностью, из которого им с Катей так счастливо удалось испариться.
И начальство радовалось на расстоянии: браконьерство на территории нового лесника мигом почти сошло на нет, а он, Юрий, задался целью и вовсе его извести. По этой причине он и скакал сейчас в сторону Черного камня – с полчаса назад услышал донесшийся оттуда звук выстрела.
Километра полтора не доехав до Черного камня, вдруг увидел: мураши валом валят через тропу куда-то в глубь тайги, а за ними крысы, целыми выводками, – значит, учуяли где-то падаль. На браконьерские дела не похоже – браконьеры за собой падали не оставляют.
Юрий принюхался, но смрадного духа не почуял – стало быть, что-то здесь случилось совсем недавно. Он повернул коня и уже через несколько минут увидел…
На поляне лежал человеческий труп, весь уже облепленный мурашами, и семейка крыс шебуршилась у него на груди. Еще час-другой – и от трупа ничего не осталось бы: как известно, тайга мигом подчищает свою территорию.
Вначале подумал – зэк подраненный: бежал, бежал по тайге, да вот и помер.
И вдруг…
Могло ли это быть случайностью? Рядом с трупом, аккуратно выложенные, лежали палка, веревка, большой камень, явно кем-то сюда недавно принесенный, и специально кем-то вырванный пук травы. Было ли изображено страдание на лице трупа увидеть не представлялось возможным из-за облепивших лицо мурашей, но и так было видно, что смерть этот человек принял со страданием, ибо причиной смерти была не пуля, рана от которой виднелась на плече, а острый короткий кол, вбитый ему в живот, так что умирал он мучительно и, вероятно, долго.
Мало этого, на большой сосне, росшей рядом, были вырезаны пять крупных букв: SSSGG. Означать могло только одно: «Stock», «Stein», «Strick», «Gras», «Grein» – «палка», «камень», «веревка», «трава», «страдание». Эти слова не могли быть понятны никому, кроме членов Тайного Суда, а значит, именно к нему, к Юрию, и было обращено это страшное послание.
Он огляделся, прислушался – вроде поблизости никого, – лишь после этого слез с коня.
Преодолевая отвращение, Юрий разогнал крыс и мурашей с груди убитого, порылся в карманах его плаща и извлек оттуда два документа – паспорт и билет члена ВКП(б). С обоих на него смотрело одно и то же лицо: Бричкина Кузьмы Игнатьевича.