— Утром или вечером? — уточнил я.
В голосе секретарши появилась ядовитая нотка.
— На неделю, начиная со среды! — медленно повторила она.
Я уставился на девушку; глазеть на нее в упор мне было не трудно и даже приятно, поскольку ее ноги оставались все в том же положении.
— Ты хочешь сказать, на целых семь дней? — так же медленно спросил я.
Ванда вздохнула:
— Именно так.
— Чушь какая-то! — наконец возмутился я. — Что за идиот этот Весткотт? Если он рассчитывает на марафонские переговоры с нами, пусть выбросит это из головы! Правильно, Борис?
— Правильно, товарищ!
Пожав плечами, секретарша Сэлмы потеряла к нам всякий интерес и, судя по выражению ее глаз, мысленно вернулась на Капри, к заливному из улиток, которым милорд собственной графской рукой кормил ее с блюда, доставленного самолетом прямо из ресторана «Максим».
— Если вы не проведете со спонсором неделю, не видать вам сериала, — холодно заметила Сэлма.
— Значит, сериала не будет! — решительно отрезал я.
— Как русский белогвардеец, я терпеть не могу сталинистскую тактику, — гордо заявил Борис. — Мой отец, великий князь, не для того на руках пронес меня через всю матушку Сибирь, чтобы сдать на руки еще одному диктатору!
Сэлма сделала большое усилие, чтобы достать несколько бумажек со стола. Ей это стоило немалого труда, гораздо большего, чем кажется, ибо ее рукам предстоял длинный путь вокруг необъятной груди, прежде чем они достигнут стола. Поджав губы, женщина несколько секунд изучала бумаги, потом лениво, как бы про себя, начала читать вслух:
— «В соответствии с контрактом, коллектив сценаристов-продюсеров Бейкер и Сливка получают недельную зарплату в размере восьми тысяч долларов, Далее они получат роялти в шесть процентов от общего дохода от сериала. — Заметьте, здесь сказано доход, а не прибыль. — Этот процент они будут получать до тех пор, пока общая сумма в двести пятьдесят четыре процента…» — Сэлма улыбнулась нам широкой, счастливой, суперкапиталистической улыбкой. — Жаль, мальчики, что вы не хотите сыграть на слабой струнке мистера Весткотта…
— Ну, мне надо бежать и упаковывать чемоданы, — заторопился Борис. — Как обычно одеваются, готовясь провести неделю с суперкапиталистами?
— Ты жалкий, ничтожный троцкист! — искренне возмутился я. — Ведь еще пару минут назад ты называл его сталинистом!
Борис вкрадчиво улыбнулся.
— Неужели я так сказал? — притворно удивился он. — Я ведь хотел назвать его филантропом!
— Мне кажется, что ты тоже изменил свое мнение, Ларри? — Сэлма вопросительно посмотрела на меня.
— Ну уж нет, — огрызнулся я. — Я не изменю своим принципам только потому, что рядом со мной какой-то жалкий большевик продается за тридцать сребреников. У меня есть собственная гордость!