Или за распорядителя конюшен. Или за держателя султанского стремени. Такие иной раз взлетают еще выше. Даже и до поста великого визиря.
Страх как сладко такое замужество. Сиди на женской половине дома, расти детей – и бойся, не задушат ли их, если твой супруг сорвется с той лестницы, по которой карабкается ввысь, наступая на чужие спины и головы. Можешь еще командовать обширным штатом слуг и евнухов. Посещать бани тоже можешь, со свитой служанок, наперсниц и наушниц – там в честь твоего прихода для женщин попроще доступ будет закрыт, только такие же, как ты, клуши, высокопоставленные жены, соберутся, каждая со своей свитой… И – общайтесь там друг с другом, мойте свои телеса да перемывайте чужие косточки.
Иногда (очень иногда) везет (если это везение) прямо или косвенно поучаствовать в той же шкуродерне, в которой принимает участие твой супруг. Вот уж воистину счастье. Оно, правда, больше для дочерей султанов и сестер их, на третье поколение этой влиятельности не хватит.
Еще можно вести праведную жизнь, заниматься благотворительностью, жертвовать жизни на мечети и медресе, а то и, если Аллаху будет угодно, даже на больницы. Обычно это уже на склоне лет бывает.
А вот судьбы вроде той, чтобы быть женой капудана Хич Кимсе, – такого счастья, такой свободы внучкам султана до сих пор не выпадало. Не говоря уж о том, чтобы самой стать частью этого капудана и заниматься делом, достойным мужчин. Освобождать узников, спасать страждущих и вырывать клыки псоглавцам.
Насчет себя-то Бал была вполне уверена, что сумеет сделаться частицей этого капудана, причем совсем скоро. Это с Айше иди знай, как все повернется: не было пока у нее возможности испытать себя, а ведь волну и ветер надо чувствовать от рождения. Нет, этому учатся, конечно, но все-таки прирожденный кормщик превосходит выученного, как аравийский скакун превосходит хорасанского мула.
– Госпожа… – негромко воззвал слуга, обращаясь не к Бал или Айше, а в пространство между ними.
– Что тебе? – первой к нему обернулась все-таки Джанбал.
Это был как раз такой слуга, которому самое место в кешке Хич Кимсе. Немолодой, продубленный ветром и солнцем, явно видевший жизнь и со шкуры, и с изнанки. Однорукий. Наверняка не раб, но работник, может быть, даже соратник по «делу, достойному мужчин».
Девушка замялась: не слишком ли «по-хозяйски» к нему обратилась она, никого и ничего тут не знающая. Толком никакая не госпожа еще, без году неделя жена одной из ипостасей капудана и шестнадцать лет сестра второй.
Слуга явно заметил это, и Бал ожидала, что он улыбнется, но однорукий был насторожен.