– Значит, и нам туда надо, – кивнула Айше.
Пардино-Бей потянулся, коротко рыкнул. Его глаза блеснули в темноте ярким безжалостным янтарем, как рукоять того самого кинжала.
* * *
Айше никогда ранее не ночевала под открытым небом, никогда не видела, как небо, склоняясь над землей, подмигивает ей звездами, не слыхала, как шелестит осот и лениво плюхается, ударяясь о поверхность реки, играющая рыба.
Все это теперь обрушилось на нее немыслимым разноцветьем пахучих трав, горьковатым дымом костра, на котором Джанбал варила немудреную похлебку, шепотом волн, набегающих на берег и рассказывающих что-то свое, вечное и вместе с тем постоянно изменчивое. Айше иногда казалось, что она задыхается от обилия впечатлений, красок, звуков, которых раньше в ее жизни просто не существовало. Ночью она засыпала мгновенно, но словно и не спала – продолжалось путешествие по реке, волны ласковой реки Ешиль-Ирмак качали лодку, медленно проплывали мимо берега… Утром же, просыпаясь, Айше порой не понимала, где сон и где явь, так причудливо переплетались между собой видения и реальность.
Во дворце было куда спокойнее и удобнее, во дворце все делали служанки, а здесь приходилось многое делать своими руками. Айше освоила немудреное ремесло прачки, научилась ловить, чистить и потрошить рыбу (Джанбал сразу дала понять, что готовить одна не собирается), начала разбираться в съедобных травах… Да, во дворце жизнь текла лениво и сонно, а здесь и сейчас каждый миг был наполнен событиями, напоен соком жизни, отравлен ядом маленьких искушений – и Айше начала понемногу думать, что во дворце она и не жила толком. Так, подремывала, ожидая, когда же, словно в древней франкской сказке, явится прекрасный принц и разбудит ее поцелуем. Только вместо принца к дочери шахзаде Мустафы явились палачи.
Ну, должны были явиться. Опоздали самую малость.
Жалела ли Айше о прежней жизни? Иногда, когда особо ныли натруженные, изрезанные пальцы, когда уже не сгибалась спина, а рыбы не было начищено и на половину котелка. Да еще очень, до крика, до боли хотелось, чтобы отец остался жив, даже если от этого и не случилось бы великого чуда – путешествия по реке Ешиль-Ирмак.
Ну и пусть, пускай приключения, достойные уст самой Шахразады, случились бы не с ней, а с другой девушкой. Лишь бы отец снова улыбнулся…
Этого хотелось очень сильно. Но раз уж этого не случится больше никогда – то Айше наслаждалась большей частью путешествия, жадно проживала каждый миг, пускай даже он и не удержится толком в памяти, сменившись другим, столь же прекрасным или нелегким.