Сестра идет впереди. Ее зовут Орыся. Ее нет и не было никогда…
* * *
Хрипя, разрывая на горле ворот рубахи, Михримах садится в кровати.
В углах комнаты тлеют ночники: она давно уже не ложится спать без света. Дом безмолвен, но тишина его какая-то обманчивая, неестественная. Не спит он, а притаился.
Конечно, служанка слышала, насколько беспокоен сон госпожи. И старший евнух слышал, ему вообще положено не пропускать ничего, что творится в доме, даже посреди глухой ночи.
Хлопни сейчас в ладоши – и из противоположных дверей вбегут они оба: с прохладительным питьем, с теплым питьем, с ароматическими солями. С лекарствами. С причитаниями.
Михримах, дочь султана, жена великого визиря – отставного и сосланного, но это мы еще посмотрим, надолго ли! – не спешит подать знак. И слуги остаются за дверями. Изо всех сил притворяются, что ничего не слышали они, что спят сейчас. Что их там вообще нет.
Михримах встает. Проходит через спальню, садится в изящное, генуэзской работы кресло. При тусклом свете ночника смотрится в зеркало. Без всякого удовольствия видит там свое измятое скверной ночью лицо, начавшее недавно грузнеть тело. Поднимается с кресла. Придирчиво ощупывает себя – и приходит к выводу, что все-таки она еще гибка и подвижна.
То-то.
Снова смотрит в зеркало. Оно двойное, причем высокие, в полный рост венецианские стекла расположены под углом. И сейчас в них можно увидеть сразу двух. Двух Михримах…
Женщина закрывает глаза. Ей не хочется смотреть на своего двойника.
Она помнит. Все помнит. Всегда помнила.
Была у нее сестра, младше всего на полчаса. Неотличимая – если забыть о родинке на виске.
И звали ее Орыся…
* * *
Дворец у проклятой дочки роксоланки Хюррем был под стать той мерзости, каковая, несомненно, творилась в душе у Михримах, жены Рустема-паши. На виду то, что не стыдно показать правоверным, – ажурная вязь оконных переплетов, увитых виноградной лозой, приятные глазу очертания беседок, полускрытых за невысокой изгородью, изразцовые плитки, покрывающие второй этаж. Ну а внутри… О, внутри все совсем не так. Внутри полумрак, будто хозяйке дома есть что скрывать… хотя чего там, наверняка есть! Хотя бы грешную свою сущность. Внутри камень, сухой и бесплодный камень, пусть и изукрашенный богато золотом, пусть и занавешенный тяжелыми бархатными шторами. Камень, такой же серый и суровый, как сердце султанской дочери.
Длинный каменный коридор, ведущий из дворца в сад, подавлял. Казалось, он не закончится никогда. И вот там – ни одного окна, а светильников – в обрез. Для своих, задумчиво кивнула Айше и покосилась на Бал: наверное, та тоже была занята какими-то подобными подсчетами. Раз уж почтенный Аджарат не делал разницы в воспитании сына и дочери, то такие вещи объяснил наверняка.