Когда евнух, беспрестанно кланяясь, попятился и вышел из комнаты, Михримах закусила губу и сокрушенно покачала головой. Ах, Орыся…
Ради тебя я помогу твоей дочери, невесть как связавшейся с Айше-султан. Зря она это сделала, ну да страсть впутываться во всякие неприятности, похоже, передалась ей с твоей кровью.
Ради тебя – и ради себя самой – я буду защищать юную Бал.
Ах, Орыся…
* * *
– Ты пришел за мной, молодой господин?
Джанбал в некотором изумлении оглянулась, но никакого «молодого господина» позади себя не обнаружила: за ней, недовольно хмурясь, стоял некий благообразный седобородый мужчина в дорогом халате (девушка, с запозданием сообразив, что, видимо, вклинилась к меняльному прилавку перед ним, безмолвно прижала ладонь к сердцу, извиняясь; но он только сильнее нахмурился). Выходит, эти слова действительно были обращены к ней.
Между тем не было решительно никаких причин, по которым они могли прозвучать. Ну, «молодой господин» – понятно: она сейчас в одежде юноши, то есть не Бал, а Бек. Однако ни за кем она, понятно, не пришла. И вообще, в ювелирные ряды Сандалового бедестана приходят не «за кем-то», а «для чего-то».
Бал перед этим прошлась меж рядов раз-другой, подумала и решила, что ей уместнее не к ювелиру подойти, а к саррафу, меняле. А когда приблизилась к меняльному прилавку, там как раз происходила какая-то странная церемония: хозяин, немолодой уже армянин, встал из-за него и с величайшим почтением уступил место за прилавком какому-то совсем древнему старцу. При этом соседи по ряду громко приветствовали старика, а он благожелательно кивал им, пропускающему его к прилавку меняле, даже кому-то в толпе посетителей, наверное завсегдатаю, постоянному клиенту. Потом с достоинством уселся на место саррафа, утвердил на носу целых две пары зрительных стекол разной выпуклости и покойно сложил перед собой руки в ожидании клиентов.
Девушка подумала и решила, что ее это не касается. Сарраф есть сарраф. На всякий случай выждала немного, огляделась (тот, благообразно-седобородый, в расшитом золотом халате, уже стоял неподалеку, но к прилавку сунуться не спешил) – и шагнула вперед.
Позавчера их с Айше дело наконец сдвинулось с мертвой точки. Джанбал, правда, не знала, стоит ли этому радоваться или наоборот. Кяйя кадыны, ключница с гостевого подворья, к которой их надоумили обратиться, вот уже пять раз подряд отвечала как-то неопределенно, мол, посмотрим, – но во время шестой их встречи, украдкой оглядевшись по сторонам и сделав знак говорить потише, незаметно сунула Бал записку. Они с Айше прочитали ее вместе. Там было сказано, что через день ей, то есть ключнице, предстоит быть на крытом рынке, в Сандаловом бедестане, вот пусть туда и приходят, тогда-то и тогда-то, возле таких-то прилавков (с благовониями, конечно, куда ж и идти высокопоставленной служанке, чтобы самолично: для менее ответственного дела своих подручных пошлет).