на самом-то деле не знает, а его супруга, еще более образованная, не знает роксоланской письменности, хотя в семье они больше по-роксолански, чем по-турецки говорят!
А вот дети их умеют говорить и писать на стольких же языках, как отец с матерью порознь.
Дети…
Аджарат скрипнул зубами и направил коня вперед.
Лошадей оставил у внешней коновязи, вместе со слугой (тот сразу начал обтирать их жгутами сухой травы, затем поводит по кругу, прежде чем поить, – он человек опытный, потому и нанят). Прошел на поле.
На входе миновал праздно стоящих стражников и нескольких обманчиво-невнимательных людей, без видимого оружия, без знаков принадлежности к служилому сословию, однако сквозь их будто рассеянные взгляды иному пришлось бы прорываться, как сквозь сеть. Аджарату это, впрочем, труда не составило, с него эта сеть соскользнула сразу. Тут отсеивали разве что совсем уж «лишних», праздных зевак и голодранцев, а он производил впечатление человека, явившегося по делу – и по праву.
Поле было не полем как таковым, а обширнейшим пространством таких размеров, что хоть отару на нем выпасай, хоть табун. Аджарат оказался на «псовой» его части.
Там заливались лаем гончие, высокомерно отворачивали от них узкие морды борзые – таазы и салюки, – лучше своих хозяев знающие, что их, в отличие от всех остальных собак, Пророк определил как «чистых» животных. Не обращая ни на что внимания, спали на своих цепях волкодавы, прикованные к вбитым в землю кольям порознь, как особо опасные бунтовщики, которым дай только добраться друг до друга – узнаешь, что будет, но если уж разъединены они, так ничего и не узнаешь.
Аджарату и не надо было чего-то тут узнавать. И в соседней части поля, «птичьей», тоже.
Мимо соколов и сокольничих, ястребов, беркутов, не оглядываясь, прошел на кедигиллер, «кошачью» часть Ловчего поля. И, едва ступив в его пределы, на миг замер, сердце пропустило удар: вот он, вдалеке, покрытый охотничьим чепраком конь, под уздцы его держит подросток, рядом стоит другой, а на конском крупе поверх чепрака восседает… Рыжий, мелкопятнистый, ростом с небольшого гепарда или крупную рысь… голова зверя повернута в сторону, не разглядеть, но…
Аджарат даже не успел подумать, как будет правильнее: устремиться прямо туда или, скрыв интерес, подойти окольным путем, не сразу, будто бы разглядывая других зверей, – а тут было на что посмотреть, даже если для него вдруг словно бы исчезло все остальное. Существо на крупе лошади повернуло голову – и действительно оказалось гепардом. Да и человек, стоявший рядом с ним, не был подростком, просто сухощав он и ростом мал, что среди ловчих случается часто. Да и пусть случается, провалиться бы им всем в ад вместе с их конями, седлами, охотничьими гепардами и мальчишками-слугами…