- А вот, позвольте представить… Прошу любить и жаловать… Виктор! Очень одаренный и талантливый молодой человек!
"Нет!!! Ну, что же это за "еb твою мать"?! Так уже даже не смешно…"
Два незнакомых лица мне улыбаются, третье аж посерело от… эмоций.
- Добрый вечер! - я само воспитание и дружелюбие, - очень приятно познакомиться, Виктор!
Приятный мужик, лет пятидесяти, даже вежливо встал, здороваясь со мной за руку:
- Александр Павлович! Здравствуй…
- Очень приятно!
Я вежливо наклоняю голову и перехожу к его жене, она, улыбаясь, тоже протягивает руку:
- Татьяна Геннадьевна!
- Очень приятно! - я галантно целую ее руку, вызывая одобрительный смех мужчин.
И… перехожу к следующему персонажу нашего… трагифарса!
"Персонаж" справляется с собой, как может…
Мне протягивают руку:
- Вера.
Я держу ее абсолютно ледяную ладонь в своей руке, и пристально смотрю ей прямо в глаза. Когда в них начинает плескаться откровенная паника, радостно восклицаю:
- О! Вера, здравствуйте! А мы с вами знакомы…
Я крепко держу ее ладонь, не давая вырваться.
- Вы меня не помните?! Вы брали у меня интервью в Ленинграде! Мама, Вера это та корреспондент "Комсомольской правды", статья которой тебе так понравилась!
Ладонь выпустил.
За столом завязывается оживленное обсуждение тем: "о, как бывает!" и "какой же ты герой!".
В этот момент подходят, теперь уже ленинградские, знакомые Клаймича. Начинается новая церемония взаимных представлений.
Естественно, когда собирается компания незнакомых людей, первым делом ищутся общие темы для общения. Тут такой темой, без всяких усилий, стал я. И наше "интервью" с Верой!
Кстати, Клаймич опять не обманул. Дочка у его ленинградских знакомых - Ольга и, правда, оказалась юной весьма миленькой блондиночкой. "Няша", как будут называть таких, лет через тридцать…
Раз я стал центральной фигурой разговора, то стоило себя преподнести в самом выгодном свете. О своем "подвиге" я скромничал. Зачем эта самореклама, если все, что нужно за меня рассказывает мама?! Мне стоит лишь бубнить фразы, типа: "ну, мам…чего ты" и "это никому не интересно".
Интересно! Еще как… Даже Клаймич, зная историю в общих чертах, слушал внимательно, и стал смотреть на меня с неподдельным уважением.
Когда за мое здоровье выпили уже второй раз, я посчитал, что дело сделано и градус пафоса можно понизить.
Всем взрослым я уже, однозначно, нравился! Оля, та вообще пожирала меня восторженными глазами. Только Вера сидела, как будто "кол проглотила", бледная и неразговорчивая, но она отговаривалась тем, что устала с дороги.
Поэтому, на слова Вериной мамы, что девять из десяти на моем месте просто убежали бы, я ответил: