Раскатисто и звучно звал колокол людей на молитву. Священник приоткрыл двери. Колокольный звон зазвучал еще чище, еще отчетливей. Отец и сын молча вышли во двор. С улицы неслись тихие голоса, казавшиеся шорохом. Крестьяне шли ко всенощной. Воздух был прохладный, бодрящий. Сквозь легкую, едва заметную дымку смотрели с вышины на землю звезды. Еловые леса, казалось, раскачивались в темноте, передавая все дальше и дальше колокольный гуд, текущий со звонницы. Проемы на колокольне чуть посветлели, и ярче стали видны черные силуэты людей, странно размахивающие в вышине руками: звонарь с двумя своими помощниками.
С восковой свечой в руках отец Мурэшану вошел в церковный двор, посветил сыну, чтобы тот не споткнулся о высокий порог, и, непрестанно повторяя: «Доброе утро! Доброе утро!», прошел сквозь толпу мужчин и женщин.
На паперти он задул свечу и, преклонив колена — что делал весьма редко и то лишь перед вечерней и всенощной, — вошел в храм. Иконостас был ярко освещен, и святые на иконах, казалось, ожидали начала службы. Вся церковь лучилась мягким таинственным светом, каким светится она только ночью, освещенная потрескивающими в глубокой тишине свечками.
Дьячок поднялся на правый клирос и, склонив седую голову, раскрыл старинную Библию с закапанными воском страницами. Священник вошел в алтарь. Василе встал на клиросе рядом с дьячком. Началась заупокойная служба. Скорбные голоса пели о беспредельной, нечеловеческой боли, исполненной святого отчаяния и умиротворяющей безнадежности.
Василе, склонившись над древней книгой, запел тропарь:
«И, взяв тело, Иосиф обвил его чистою плащаницею и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале».
Мягкий глубокий тенор Василе не раз заставлял глубоко вздохнуть мужчин и вытереть слезы женщин. Но в эту ночь он звучал не нежностью, а глубокой безысходной болью. Василе выпевал каждое слово, и голос его дрожал, словно от слез. Высоко и проникновенно звучали слова утешения, с какими бог-отец обращался к богу-сыну устами пророков. Все менее значимое Василе проговаривал речитативом. Старый дьячок всегда с удовольствием слушал Василе, но в эту ночь смотрел на него будто на небесного ангела. Когда приходила пора читать дьячку, он начинал бормотать себе под нос, торопливо ища в Евангелии нужную строку, которую приходилось отыскивать для него семинаристу.
Церковь мало-помалу наполнялась народом. Мужчины и женщины входили в храм медленно, с той благоговейной робостью, с какой и входят обычно в ночной храм христиане. Но вэленских жителей и тут можно было узнать по нарядной одежде. Однако и они, суетные и легкомысленные на улице, переступив церковный порог, преображались. Видно, какими бы мы ни были, душа наша безотчетно чувствует, где мир, а где храм.