Когда отец подал знак Василе приступать к проповеди, он уже был без сил. Он знал, что проповедь его ровно ничего не стоит и вовсе не достойна того, чтобы ее читать. Но вспомнив, что успел уже намекнуть о своей первой проповеди, Василе испугался, что окажется в смешном положении и, осенив себя крестом, произнес «вступление» и начал проповедь.
Первые фразы давались ему с великим трудом. Но тут он увидел, что какой-то старик не сводит с него глаз. Внимательный взгляд старика спас добрую славу семинариста как проповедника. Стоило Василе заметить, что его внимательно слушают, как к нему тут же вернулось воодушевление, голос обрел звучность, слова будто потеплели, фразы потекли легко и плавно. Мало-помалу Василе забыл, что в церкви одни старики, и полностью отдался развитию избранной темы.
Семинаристу удалось исторгнуть слезы из глаз стариков и женщин и, когда подготовленная проповедь кончилась, он с еще большим пылом принялся импровизировать. Отец из алтаря подавал знаки, чтобы Василе кончал: ведь говорил он уже целых полчаса; но семинарист ничего не видел и не слышал. Тогда Мурэшану-старший, воспользовавшись тем, что оратор перевел дух, громко запел в алтаре:
— Со страхом божиим, с верою и с любовью приблизьтесь!
Сразу же после литургии между отцом и сыном вспыхнула жаркая перепалка. Раздражение священника было скорее напускным, в душе он был доволен и талантом сына, и вдохновением, с каким тот читал проповедь.
— Ты нехорошо поступил, прервав меня, — чуть ли не с возмущением упрекал отца семинарист.
— Я поступил правильно. Ты и так говорил слишком долго.
— Это по-твоему. Долго для старозаветных священников, которые читают проповеди три раза в год, да и то по пять минут.
— Длинную проповедь никогда не слушают внимательно до конца, юноша!
— Мне не показалось, что я так уж надоел людям, — иронически заметил Василе.
— Не могут же они повернуться к тебе спиной, когда ты обращаешься к ним, да еще впервые. На это у них хватает вежливости. Но уверяю тебя, что священник, который читает столь долгое поучение…
— Поучение! — возмущенно фыркнул юноша.
— Назови его речью или проповедью, как тебе заблагорассудится, но запомни: если будешь говорить долго, не к людям будешь обращаться, а к стенам.
— Ты так думаешь, потому что никогда не пробовал…
— Да, никогда не пробовал! — резко прервал его отец.
— Когда ты учился в семинарии, проповеди в церкви не придавали такого значения.
— Согласен, учили нас больше практически, — улыбнулся отец, — и прививали такие навыки, которые могли сразу же дать практический результат.