— Простите, я так торопился, — стал извиняться Мурэшану, который только теперь сообразил, что ему следовало бы набросить рясу, прежде чем предстать перед учителем. — Ужасно тороплюсь, — повторил он. — Уезжаю поездом ровно в полдень.
— Ох, мошенник, мошенник! Так бы и уехал, не простившись, не узнав, что у меня долг: священнику из Вэлень я должен тридцать крон? — заговорил старик жалобным тоном. — Столько ты прослушал лекций о нравственности, а до сих пор не знаешь, каково оно, чувство долга? Господин Илиеску, прошу вас, приводите на ваших лекциях о христианской этике практические примеры специально для этих молодых людей! — обратился он к молодому учителю и, вынув портмоне, достал из него две бумажки, в двадцать и десять крон. — Иначе, — быстро проговорил он, засовывая деньги семинаристу в карман сюртука, — вырастите язычников, а не христиан.
Его добрые глаза посмотрели на Мурэшану.
— Значит, уезжаешь с полуденным поездом?
— Да, — подтвердил растроганный юноша.
— И когда же будешь дома?
— Завтра в двенадцать.
— Как так?
— Придется переночевать в X. А утром на телеге поеду дальше.
— Ночь, проведенная вне стен семинарии! — воскликнул старик, — Вы слышите, господин Илиеску? Начинаются приключения! О-хо-хо! Как только вернешься, посадим тебя на месяц на хлеб и воду. Тяжелые времена, братие, — вздохнул он, глядя на улыбающихся учителей, потом поспешно достал часы. — Половина одиннадцатого, — сообщил старик, опуская старинные часы в карман, и, подмигнув, произнес: — Я бы пригласил вас на кружечку пива.
Четыре учителя прошли под старинной аркой ворот семинарии.
Семинарист Василе Мурэшану, опустив голову, направился к семинарии. Он был уже на четвертом курсе, чувствовал себя взрослым, и его несколько смущало, что учитель Марин вручил ему тридцать крон. Денег на дорогу ему хватало, он копил их с самого рождества. «Так что, домнул Марин, вы могли бы и не выставлять меня на посмешище перед учителями, словно… словно…» Молодой человек не мог подобрать слова, чтобы определить шутку о долге и долгах священнику из Вэлень. Дело было в том, что домнул Марин, по своему обычаю, не обошел вниманием самых способных и успевающих учеников. А в этом году по каноническому праву лучше всех шли Паску и Мурэшану. Разумеется, никто из наставников ничего дурного не подумал, ибо кому как не им было ведомо, что домнул Марин среди «мошенников» слывет отцом родным.
Хорошее настроение вновь вернулось к Василе Мурэшану, как только он опять очутился в шумной семинарии, не перестававшей гудеть, словно улей. Служки уже сносили вниз чемоданы и свертки, натыкаясь на каждом шагу на все еще суетившихся, укладывавших вещи семинаристов. Не меньше других суетились и бегали четверокурсники, и на радостях упаковывали даже то, что вполне могло бы остаться в семинарии до конца учебного года в июне. Служки, тащившие вниз пакеты и свертки, громко переговаривались и изредка даже бранились. Многие из старшекурсников щеголяли уже в цивильном платье, одергивали на себе сюртуки, с немалым удовольствием оглядывая свои костюмы. Всем было легко и весело. Все чувствовали себя счастливыми.