…Потом они лежали и смотрели в потолок.
Через какое-то время напустили полную ванну воды и уселись друг против друга. Он вытащил из воды ее ступню и положил себе на лицо.
Сидели и отдыхали, наслаждаясь покоем, водной средой и присутствием друг друга.
– Я боюсь, – сказал вдруг Месяцев.
– Чего ты боишься?
– Себя. Тебя. Это все черт знает что! Это ненормально.
– Желать женщину и осуществлять свое желание – вполне нормально.
– Это не помешает моей музыке?
– Нет. Это помешает твоей жене.
– А как быть?
– Ты должен выбрать: что тебе важнее.
– Я уже ничего не могу…
Лавина не выбирает. Как пойдет, так и пойдет.
Вода постепенно остыла. Они тщательно вытерли друг друга. Перешли на кровать. И заснули. И спали до часу дня.
Потом проснулись и снова любили друг друга. Осторожно и нежно. Он боялся причинить ей вред и боль, он задыхался от нежности, нежность рвалась наружу, хотелось говорить слова. Но он боялся их произносить, потому что за слова надо потом отвечать. Он привык отвечать за свои слова. Но молчать не было сил. Повторял беспрестанно: Люля… Люля… Люля… Люля… Люля…
В три часа они оделись и пошли в столовую.
Обед был дорогой и невкусный, но они съели с аппетитом. Месяцеву нравилось, что они одеты. Одежда как бы устанавливала дистанцию, разводила на расстояние. А с расстояния лучше видно друг друга. Он знал все изгибы и тайны ее тела. Но ее души и разума он не знал совсем. Они как бы заново знакомились.
Логично узнать сначала душу, потом тело. Но ведь можно и наоборот. У тел – своя правда. Тела не врут.
Люля накрасила глаза и губы, по привычке. Косметика делала ее далекой, немножко высокомерной.
– У тебя есть дети?
– Дочь. Пятнадцати лет.
– А тебе сколько?
– Тридцать четыре.
Он посчитал, сколько ей было, когда она родила. Девятнадцать. Значит, забеременела в восемнадцать. А половую жизнь начала в шестнадцать. Если не в пятнадцать…
Ревность подступила к горлу, как тошнота.
– Это моя дочь от первого брака, – уточнила Люля.
– Сколько же у тебя было мужей?
– Два, – просто сказала Люля.
– Не много?
– Первый – студенческий. Дурацкий. А второй – сознательный.
– Что же ты ушла?
– Надоело. Мы ведь говорили.
– А любовники у тебя были?
– Естественно, – удивилась Люля.
– Почему «естественно»? Совсем не естественно. Вот у моей жены нет других интересов, кроме меня и детей.
– Если бы у меня был такой муж, как ты, я тоже не имела бы других интересов.
В груди Месяцева взмыла симфония «Ромео и Джульетта» Чайковского. Тема любви. Он был музыкант, и все лучшее в его жизни было связано со звуками.
Он не мог говорить. Сидел и слушал в себе симфонию. Она тоже молчала. Значит, слышала его. Понимала. Ловила его волны. Месяцев очнулся.