— Пока не спала вода, надо мастерить плот.
— Плот?
— Подкатывай бревна к берегу. Время упустим — еще больше горюшка хлебнем.
Затея с плотом мне показалась несбыточной. Аленка, измерив меня осуждающим взглядом, повторила:
— Прохлаждаться на базе будем.
Я хотел признаться Аленке, что в вязке плотов разбираюсь, как филин в китайских иероглифах, но ущемленное самолюбие и боязнь окончательно потерять славу «сильного пола» мне помешали расписаться в беспомощности, и я голосом закоренелого таежника спросил:
— А чем будем вязать плот?
Аленка на вопрос ответила улыбкой и скрылась в тайге. Я, подкатив десятка полтора бревен к берегу, хотел направиться передохнуть к манящему теплом костру. Аленка с охапкой прутьев, чем-то напоминающих виноградную лозу, вынырнула из густых зарослей и, не скрывая раздражения, начала меня упрекать:
— Сухих!.. Сухих сосен не мог подобрать! Давай-ка вон ту! Эту!.. Они легче, крепче и на плаву надежно держатся! Нам тут, дорогой, засиживаться некогда!
Я старался изо всех сил: отмеченные бревна вываживал рычагом на покаты, переваливал их на слеги, проложенные Аленкой на песке, и, чувствуя, как рубашка прилипает к мокрой спине, одно за другим подкатывал к указанному месту.
Аленка обушком выстукивала каждую сосну и, по-мужски поплевав в ладони, острым топором начала выбирать глубокие пазы в бревнах. Сильные удары врезающегося в дерево топора татахтающим эхом раскатывались по Говорухе. Белая слоистая щепа с едва уловимым свистом вылетала из-под острого лезвия и мягко шлепалась в желтую, как гороховый суп, воду. Я не успевал подкатить очередное бревно — Аленка готовую к вязке лесину рычагом отталкивала в сторону и с какой-то ухарской разудалостью, шире расставляя ноги, новый паз начинала выбирать по-лесорубски: точными ударами топора из-за плеча.
Работа с огоньком заставила меня сбросить куртку, мокрую рубаху… Утренняя свежесть приятно холодила разгоряченное тело. Я, смахивая ладонью пот со лба, быстрее подкатывал бревна. Аленка тоже сняла куртку, туже стянула косынкой льняные волосы, шутливо показала кончик языка, и острый топор веселее запел в ее сильных руках.
Три часа жаркой работы налили мое тело свинцовой тяжестью. Аленкин топор, точно дятел, носом уткнулся в бронзовую сосну. Она вздохнула полной грудью и, широко расставив руки, занялась легкой разминкой. Я, чувствуя во всем теле разбитость, раскинул куртку на траве. Блаженно растянуться и капитально передохнуть помешала Аленка.
— Милый мой мальчик! — с наигранной жалостью запричитала она. — И спинка у тебя, наверное, разламывается? И рученьки трясутся? И в коленях дрожь?..