И впрямь, они скоро встретились – и, как и в первый день знакомства, случайно. Это произошло первым победным летом. Война уже закончилась, но где-то в мире еще громыхали последние отголоски канонад, черный круг приемника издавал победные реляции баритоном Левитана, а по улицам города медленно ползли колонны пленных. Однажды по городу разнесся слух: дескать, у кинотеатра «Гигант» будут казнить поверженных немцев. Соломон не поверил слухам, но город бурлил и полнился страшными домыслами, люди шепотом рассказывали про помост с виселицами, выстроенный прямо у здания кинотеатра. Тогда Соломон решился съездить на предполагаемое место казни. Дребезжащий трамвай тихо плелся через весь город.
Проехав всю Лиговку, на площади Восстания он решил выйти из трамвая, чтобы пересесть на другой, но путь ему перерезала огромная толпа пленных. Он хотел выбраться из случайной западни дворами, но что-то удержало его, что-то непонятное и странное. Соломон обернулся, ему показалось, что кто-то рассматривает его затылок, но нет, люди стоят и молча смотрят на движущуюся огромную гусеницу. Соломон посмотрел наверх, и там все нормально: улыбчивое солнце, небо синее, кое-где облака, кудрявые и с завитушками. Мир улыбался Соломону, и он улыбнулся ему в ответ. Именно эту улыбку Соломона почувствовала Ханна, стоя на парапете тротуара на противоположной стороне проспекта. Толпа пленных немцев медленно брела по главной магистрали города. Соломон остановился, чтобы пропустить шеренгу, он смотрел на движущуюся колонну, но это было нечто иное, нежели обывательское любопытство. Соломон не винил этих людей за свои беды. Это из-за них он лишился семьи и ноги, но никто не сможет отнять у него Ханну, пока он жив. Люди часто не ведают, что творят. Разве можно их за это винить? Так думал Соломон, не подозревая, что рядом через улицу стоит его Ханна. Они чувствовали друг друга всегда, во время долгой разлуки они почти не расставались, оба знали, что они живы и здоровы, что на ногах, и что их любовь не умерла. Так могут чувствовать друг друга люди, способные любить. Кто не испытал любви, тот никогда не поверит, как муж с женой, насильно разлученные еще в начале финской войны, умудрились найти друг друга в огромной толпе. Наверное, по запаху.
Ханна смотрела на бредущих людей в странных головных уборах с козырьками и не понимала, кто эти люди, зачем они идут и куда, откуда пришли, и почему она стоит и смотрит на них, но никого не видит? И вдруг ей почудилась мучительная улыбка Соломона. Так улыбаются люди, изнемогающие под бременем нечеловеческой боли. Никогда раньше она не видела на его лице подобной улыбки. Она угадала и узнала его в толпе. Соломон и Ханна стояли по разные стороны проспекта – и оба ощущали притяжение, их тянуло друг к другу, словно магнитом. Она бросилась в толпу пленных. Ее останавливали, кричали на нее, конвоиры пытались скрутить ей руки, но она пробивалась сквозь густую человеческую стену, чтобы выбраться на другую сторону проспекта. Соломон увидел Ханну первым, а она почувствовала его присутствие. Они соприкоснулись взглядами и застыли, не веря, что видят друг друга. Стоило лишь протянуть руки, чтобы обняться, но они стояли и не двигались. А жизнь продолжалась. Позади уныло тянулась скорбная процессия. Жители города молча разглядывали пленных. В их глазах не было ненависти. Никто не бросал камни в поверженных солдат. Люди рассматривали бывших врагов, как животных в зоопарке. Молча и с любопытством. Соломон тоже молчал. Он внимательно смотрел на Ханну. Она не изменилась. Такая же молодая и свежая, словно они не расставались все эти страшные годы. Они не подошли друг к другу, пока колонна оборванных людей вместе с конвоирами не растаяла в жарком городском воздухе. Толпа разошлась. Город сразу опустел. На проспекте остались двое. Они были одни в городе. Больше никого. Только Соломон и Ханна. Люди попрятались от солнца в домах: слишком жаркий день, ни тенечка, ни ветерка. Соломон все смотрел на жену и боялся подойти к ней, вдруг она ему снится? Первой заговорила Ханна: «Соломон, это я!». И он бросился к ней, прихватывая костылем пустую культю, Соломон не хотел выглядеть перед женой жалким инвалидом.