Вдруг воспоминания рассеялись. В камере что-то произошло. Кто-то открыл форточку, вместе со сквозняком по камере пронесся мерзкий запах переполненной параши. Тамарин образ мгновенно испарился – в тюрьме не до сантиментов. Заключенные настороженно молчали, будто чего-то ждали. В дверь застучали, послышалась грубая брань. Сырец приподнял голову и повернулся на крик. Надзиратель кричал в круглое отверстие в двери.
Обычную дверь в камере называют «тормозом». Здесь все иначе, обычные предметы имеют другие наименования, более емкие, чем на воле. Кажется, надзиратель назвал фамилию Вована. Если не отреагировать, Сырца мигом отправят в штрафной изолятор, а там холодно, как в могиле. И одеяла не положено, никакого, даже байкового. Считается, что осужденный может повеситься на одеяле: разорвет его на куски, скрутит из обрывков жгут, соорудит петлю и удавится. Конвойный убедился, что Сырец живой, лежит тихо, никого не трогает, – успокоился и отошел от окошечка. В камере с нетерпением ждали ухода конвойного. Это был последний обход. Следующий – в пять утра.
– Братва, бей жида, спасай Россию! – свистящим шепотом пронеслось в смрадном воздухе. Они навалились сразу – видимо, торопились выполнить чей-то приказ. Били долго и молча. В кромешной темноте слышалось натужное сопение и тяжелые вздохи, словно били не Сырца, а его палачей. Реальность вдруг стала зеркальной. Сырца били, а он молчал и даже не дышал, потому что дышать было больно и опасно. Он не знал, сколько человек в камере. Эти первые сорок восемь часов он не забудет никогда. Всю последующую жизнь страшные мгновения будут вместе с ним, даже в короткие минуты счастья. Новая реальность погружала его в другую жизнь, и делала это насильно, против его воли. Ему никто никогда не говорил, что человек часто бывает беспомощным до последней степени унижения, в такие минуты он не имеет права двинуть мизинцем, моргнуть, застонать, крикнуть, в конце концов. Крикнуть не от страха. Человек терпит пытки из чувства самосохранения.
Сырец вдруг почувствовал, что умирает. Еще один удар и его не будет. Он исчезнет. А вместе с ним растворится в вечности его душа. И Сырец испугался. Он хотел жить вопреки обстоятельствам. Больше всего на свете Сырец хотел увидеть отца. Хотя бы еще один раз. Он надеялся на примирение. Религиозные чувства отца не позволят ему изгнать из души собственного сына. Сырец хотел обнять Ханну, чтобы ощутить в себе материнское тепло. И Тамару он не успел поцеловать. Она ведь не знала, что он умирает. И тогда он сжался в комок и перестал ощущать сыплющиеся на него удары, а через какое-то мгновение, когда палачи выдохлись и утратили бдительность, Сырец чуть вывернулся, рассчитал удар и въехал одному из них ногой в пах. Тот завизжал. Остальные неслышно отвалились от тела Сырца, как насытившиеся пиявки. Адский круг разомкнулся. Нагло лязгнуло отверстие в двери.