Моя еврейская бабушка (Мавлютова) - страница 147

– А у него был другой выход? – сказала Наташа, не отнимая рук от подбородка.

– У отца не было другого выхода. Он всегда использовал тот, что был под рукой, когда было горячо. Он принял предложение Аркаши не задумываясь, ведь от него ушла жена, его уволили с работы. Ему нужно было что-то делать. Отцу было тогда двадцать шесть. Это много и мало одновременно.

Но Наташа уже не слышала его. Она вновь поплыла по волнам горячечного наваждения. Следственная комната медленно проваливалась в небытие. Стены и потолок поменялись местами. Зыбкое пространство постепенно приобретало осязаемость. Время плавно перемещалось в иное измерение дымчатыми волнами, они перекатывались и опадали, открывая взгляду белую комнату. В ней все было белым: потолок, стены, пол. Наташа стояла босиком на кафельных плитках. На белом полу было прохладно, но не зябко. Семена рядом не было. Вдалеке звучали какие-то голоса. Наташа попыталась проснуться, но не смогла. Она позвала Семена, но вместо голоса услышала слабое хрипенье. Тогда она заплакала. У нее не было сил проснуться. И не было сил закричать. «Это он меня загипнотизировал, проклятый, я не имею права позволять себе распускаться в присутствии подследственного. Узнает Макеева – убьет!». Вдруг послышался шорох. Наташа в испуге обернулась. Позади нее стоял Семен. Он был в пиджаке и свитере с воротом, словно собрался уезжать.

– Вы уезжаете? – сказала Наташа, вытирая слезы.

– Да, уезжаю, но я скоро вернусь, не расстраивайтесь, я вернусь, и мы поженимся, – он мягко улыбнулся. Наташа подбежала к нему и крепко обняла.

– Это правда? – прошептала она.

– Разумеется, правда, зачем мне врать? – удивился Семен. Вокруг лилась вода, шумел ветер, Наташа выглянула из-под его плеча и увидела, что белая комната давно уже не комната, они с Семеном стоят у какого-то водопада.

– А я думала, что вы сразу забудете меня, как только я выпущу вас на свободу, – сказала Наташа и смутилась. Слова прозвучали неправдоподобно грубо и мерзко, они словно нарочно вылезли наружу, чтобы все испортить.

– А я уже на свободе, разве меня может кто-то выпустить, я же не зверь и не воздушный шарик. Я сам себе свобода. Никто не может отнять у меня самого себя.

«Буду молчать, все равно всегда говорю невпопад», – подумала Наташа.

– А тень у вас есть? – сказала она, до боли прикусывая язык. Казалось, он самостоятельно вылезал изо рта и разговаривал сам по себе. Помимо ее воли.

– Тени у меня нет, – посерьезнел Семен, – я ее уничтожил. Я давно живу без тени. Она мне больше не нужна.

«Макеева была права. Это он убил Илью. Его нужно «приземлять» по сто пятой. А я снова лопухнулась. Поверила ему, пожалела, дескать, невиновный, невинный. Эх, и наивная же я, какая я неисправимо наивная. Так мне и надо», – подумала Наташа, вглядываясь в голубое небо.